КАК СВЕТ НЕМЕРКНУЩЕЙ ЗВЕЗДЫ (о преподавателях ПГПИ разных лет)

 

...КАК СВЕТ НЕМЕРКНУЩЕЙ ЗВЕЗДЫ

Остается в нас тепло сердец наших учителей, которые встречали нас на пороге первого курса совсем еще зелеными школярами. Все было внове, но рядом были те, кто бережно, шаг за шагом, вводил нас в пугающе-интересный мир студенчества.

Наши кураторы, наши преподаватели – многие из них уже на заслуженном отдыхе, некоторые, к сожалению, покинули этот мир. Но свои знания и навыки они передали нам, своим ученикам. Самое главное – они научили нас думать и делать собственные выводы. Учили не бояться ошибок, ведь только благодаря им приходит опыт, составляющая профессионализма.

Им, педагогам разных лет нашего вуза, посвящаем мы эти страницы, которые, надеюсь, будут расти день ото дня. Статьи, написанные о них в разные годы, размещенные в прессе, написанные некоторыми просто «в стол» - пусть все они помогут вам, выпускники нашего института, вспомнить наших Учителей и их уроки. А, может, вы сами захотите рассказать на этих страницах о своем педагоге, который учил не только профессии...

Я же, ничтоже сумняшеся, пользуясь своим положением ведущей этой рубрики, первой статьей размещаю материалы о педагоге, который для меня не только был научным руководителем дипломки... Владимир Васильевич Мухин по жизни был настоящий, не суетный Человек, лектор от Бога.

 

«И подвигов не совершал я в жизни…»

Владимир Васильевич Мухин, талантливый учитель, видный ученый- литературовед, даровитый поэт, профессор кафедры русской и зарубежной литературы Павлодарского педагогического института, кандидат филологических наук, замечательный человек, двадцать восемь лет своей жизни посвятивший профессиональной подготовке педагогов-филологов.

Жизнь и деятельность Владимира Васильевича Мухина находит отражение в его личном архивном фонде, хранящемся в Государственном архиве Павлодарской области. Началом павлодарского периода можно считать 19 сентября 1968 года, когда он был зачислен преподавателем кафедры русской и зарубежной литературы Павлодарского педагогического института как прошедший по конкурсу, объявленному в «Учительской газете».

...Родился Владимир Васильевич в рабочем посёлке Варнавино Варнавинского района Горьковской области в семье агронома и домохозяйки. Довольно рано проявил интерес к литературе и всему, что с ней связано. После окончания с отличием филологического отделения Горьковского госуниверситета им. Лобачевского, получив направление в очную аспирантуру, он решил проверить себя на практике и начал работать учителем русского языка и литературы средней школы № 2 города Ишима Тюменской области, затем служил в армии, в течение трех лет работал учителем литера­туры, русского языка, английского языка и истории Варнавинской средней школы Горьковской области. Потом была работа в газете и одновременно — сдача кандидатских экзаменов (тема кандидатской диссертации - «Эстетика Л.Н. Толстого 1860-х годов»). Затем опять учительствовал в сельской школе во Владимирской области.

В архивных документах находим солидный перечень печатных трудов В.В. Мухина за 1960-1962 годы.

В Павлодарском пединституте В.В. Мухин разработал и читал курс лекций по введению в литературоведение, русской литературе XVIM и XIX веков, по древнерусской литературе, вел спецсеминар по творчеству Л.Н. Толстого и т.д. Написал ряд добротных статей по литературоведению, в том числе о творчестве столь любимого им Льва Толстого: «Проблема истины, добра и красоты в эстетике Л. Толстого 1860-х годов», «Проблема народности в эстетике Л. Толстого», «Толстой и Вейсс», «Толстой и Шопенгауэр».

В марте 1970 года В.В. Мухин был переведён на должность старшего преподавателя, в ноябре 1981 года избран по конкурсу на должность доцента, а в июне 1992 года - на должность профессора кафедры русской и зарубежной литературы Павлодарского пединститута. Владимир Васильевич владел несколькими языками — английским, немецким, польским, украинским.

В трудовой книжке значится запись от 7 августа 1996 года: «Уволен в связи с ликвидацией института». А 13 августа 1996 года Владимира Васильевича не стало...

Трудовая книжка содержит многочисленные благодарности, сведения о награждении почетными грамотами, в том числе Почётной грамотой Министерства просвещения Республики Казахстан. Но главной наградой самобытному педагогу от Бога была искренняя любовь его студентов, которые шли на его лекции, как на праздник. Навсегда сохранился в памяти студентов, учившихся в те годы, глуховатый голос Владимира Васильевича, иронично и в то же время доброжелательно отчитывающего кого-нибудь на экзамене или зачёте: «Как же вы так оплошали, матушка моя? Надо будет вам, сударыня, заново перечитать Державина, ибо его поэзия обращена к чести и поучению путей».

По признанию его учеников, Владимир Васильевич не мог преподавать просто «по программе». Читая лекции по эстетике и теории литературы, он с неподдельной страстью пропагандировал художественные принципы любимых писателей и поэтов - Толстого, Достоевского, Тютчева, Евтушенко. Коллеги и ученики в поздравительном адресе в связи с 60-летием со дня рождения В.В. Мухина так выразили свою признательность и уважение к нему: «Вас любят за высокую эрудицию, прекрасное лекторское мастерство, глубину мысли, отточенность каждой фразы, преданность нашей профессии».

«Мухин был в общении с людьми порядочен и бескорыстен, а в от­ношениях с друзьями, которых у него было немного, чрезвычайно деликатен, доброжелателен, обладая при этом каким-то мягким и в то же время тонким юмором», — читаем в статье Жасулана Садыкова «Он был духовным наставником» («Звезда Прииртышья», 14.09.1996 года).

В архиве есть уникальный документ-стенгазета «Памяти В.В. Мухина». выпущенная вскоре после скоропостижной кончины его учениками и коллегами. Вот что написала в этой газете о В.В. Мухине Светлана Нуркенова: «Владимир Васильевич вошёл в мою жизнь сразу, ярко и навсегда. 1971 год. Первая услышанная мной его лекция по поэтике Достоевского. Это было потрясающе. Оказывается, об огромном и сложном творчестве писателя можно говорить вот так - глубоко, коротко, ярко... На педпрактику я, студентка с двумя детьми, вовремя выйти не смогла. Однокурсники пугали меня, но­венькую: он о тебе уже спрашивал и возмущался. Теперь берегись! Прихожу к нему на консультацию перед первым уроком. Уточняю: ведь вы на урок ко мне не придете? У Вас в это время лекция? - Откуда вам сие известно? - А я из страха ваше расписание посмотрела. Он, только что суровый, неожиданно рассмеялся. Нерадивая студентка была прощена. Позднее пояснил: «Меня ваша непосредственность подкупила. Ханжества, притворства не люблю...».

А вот отзыв о Мухине Валентины Тюриной: «Для меня Владимир Васильевич был прежде всего надёжный товарищ, рядом с которым я чувствовала себя защищённо... Он мог успокоить в трудную минуту, а в добрую, счастливую - сказать комплимент. Кроме того, это был большой эрудит, поэтому любую проблему можно было решить, не выходя за пределы кафедры...».

Бывший в тот период доцентом кафедры литературы Георгий Иванович Кирш: «Не верится, что уже нет среди нас этого умного, разносторонне эрудированного и доброго Человека. Да, да, очень доброго и требовательного к себе и другим, хотя внешняя суровость при первых встречах настораживала студентов. Но стоило прослушать пару лекций, побыть на практических занятиях — и сердца студентов были покорены страстью и любовью к литературе, искусству и эстетике, философии, особым отношением к творчеству Толстого, Достоевского, Тютчева. Помню, приезжала к нам комиссия из Минпроса СССР.

Заместитель министра Ф.Г. Паначин организовал «поход» и на лекции по теории литературы к В.В. Мухину. После краткого обсуждения лекции Ф.Г. Паначин заметил: «Лекция прочитана на высоком уровне, но для аспирантов - в этом её недостаток». Такую оценку мы восприняли как похвалу... Считалось, что мы - провинция, а наши студенты ниже столичного уровня. Жизнь опровергла такое недоверие к провинции...».

В стихотворении, написанном Е. Минц для вузовской стенгазеты в 1990 году и посвященном любимому педагогу, есть такие строки:

Кто ж нам поможет,

куда же нам плыть.

Чем обуздать нам

горячих коней?

Петь или плакать нам,

быть или слыть?

Время, пошли же нам

поводырей.

Время пустое и бремя простое

Гонят нас плетью

в «мирскую обитель».

Кто мы такие и что мы все стоим

Без важного, верного слова

«Учитель»?

 

Владимир Васильевич и сам писал удивительно душевные стихи, но из скромности очень редко публиковался. В небольшом ряду опубликованных — стихотворение «Автобиография»:

Подвигов не совершал я в жизни.

Как и все, на белом свете жил.

Громких слов о матери-Отчизне

 Даже в праздник не произносил.

Коль беда завязывалась туго,

Я тужил с Отчизной заодно.

Пахарь нужен был - ворочал плугом,

Нужен стал чабан - растил руно.

 Ребятишек пестовал я в школе,

С лекциями шёл в село, в народ.

Тыл наш охраняя, стыл в дозоре.

Журналистом был...

Всему черёд!

Подвигов не совершал я в жизни,

Делал всё, на что хватало сил.

Громких слов о матери-Отчизне,

Как о маме, не произносил.

 

А в стихотворении «Память» Владимир Васильевич мудро заметил: «...Память в силах нас предостеречь от бесславья и от ложной славы...». Пусть же в дни юбилея этого негромкого, честного, высокообразованного человека, истинного педагога старой, надежной закалки вспомнят те, кто учился у него и кто работал с ним рядом. Он достоин их памяти.

В. БОЛТИНА,

историк-архивист

Звезда Прииртышья.- 2012.- 19 января

 

 

 

Сквозь пласт времени

из воспоминаний о B.C. Махлине

С Вениамином Семёновичем Махлиным, одним из первых заведующих кафедрой литературы Павлодарского педагогического института, я познакомился ещё в середине 60-х годов прошлого века в Алма-Ате. Он тогда собирался поступить в аспирантуру и усиленно изучал материалы о творчестве А.А.Блока, о котором задумал написать кандидатскую диссертацию. Статный, немного худощавый, с пронзительным взглядом серых глаз, спрятанных под очками, с бледноватым лицом и с вечной папиросой в зубах — таким он предстал передо мной в Алма-Ате, и таким я увидел его уже конкретно в 1968году в Павлодаре, когда по его приглашению я переехал сюда из Целинограда, чтобы остаться здесь на всю оставшуюся жизнь.

Акцентирую: то, что я и моя жена Наталья Михайловна Капустина стали навсегда павлодарцами — это исключительная заслуга B.C. Махлина.

Я не помню, чтобы он когда-нибудь повышал голос. Даже в минуты гнева, когда он распекал кого-то из преподавателей или студентов, то говорил негромко, но с такой убедительностью и внутренней силой, что оказывал магнетическое воздействие на провинившегося. Так же спокойно он читал лекции по литературоведению и теории литературы. Никаких эффектов и особых ораторских приемов: он говорил спокойно, естественно, подчас в виде доверительной беседы со своими слушателями. Студенты его любили, уважали и никогда не обижались, если он порой кого-то выставит за дверь, заметив, что тот на лекции или на практическом занятии увлёкся посторонним делом.

Сейчас трудно поверить, что в те далёкие времена назначение на долж­ность декана или заведующего кафедрой было связано прежде всего с деловыми и творческими качествами человека, а не с его степенью и званием. Вениамин Семёнович Махлин заведовал кафедрой не будучи кандидатом наук, а Георгий Иванович Кирш был назначен деканом филологического факультета за семь лет до того, как он защитил кандидатскую диссертацию по методике преподавания литературы. Кандидатов наук и доцентов тогда были считанные единицы, а профессоров мы и в глаза не видели. Ректор А.С. Катеринин — и тот не был профессором. Но все, за редким исключением, работали профессионально и добросовестно. Среди преподавателей литературы значились всего два кандидата наук: Юрий Павлович Андрианов и я, только что приступивший к своим обязанностям. Видать, не случайно на рабочем столе Вениамина Семёновича некоторое время красовалась табличка с мудрой восточной надписью: «Умным можно считать лишь того, кто стремится к ДОСТИЖИМОЙ цели». И мы действительно не стремились к недостижимому, а реально рассчитывали свои силы, исходя из определённых возможностей. Никакой показухи, никакого «втирания очков», а только конкретное и полезное дело — пусть и не слишком большого масштаба.

Хотя я специализировался по русской литературе XIX века, вначале мне пришлось читать лекции по дореволюционному периоду XX века (а советский период читал Андрианов). В связи с этим мы вели долгие раз­говоры с Вениамином Семёновичем — то на кафедре, то в домашней обста­новке — о творчестве Блока, о котором он писал диссертацию. И, естественно, не могли обойти стороной загадочный образ Иисуса Христоса в финале поэмы «Двенадцать». Помню, как Махлин однажды представил мне чуть ли не двадцать версий — чужих и своих. Теперь, по прошествии многих лет, мне трудно припомнить все эти версии, но две из них — абсолютно противоположные друг другу — буквально врезались в память.

Первая. Ставя Иисуса Христоса во главе двенадцати погромщиков – красногвардейцев, Блок даёт понять, что революция, несмотря на торжество насилия, — это всё-таки святое дело, ибо является возмездием за прежние грехи России. Не случайно предыдущая поэма Блока так и называется: «Возмездие».

Вторая. Красногвардейцы разбойничают под эгидой Иисуса Христоса, прикрываясь его святым именем. Поэт как бы предвидел будущую тиранию Сталина, который также станет разбойничать, спекулируя на имени Ленина и прикрываясь им.

Из этой второй версии Вениамин Семёнович делал глобальный вывод:

Конечно же, тут нельзя всё сводить к предвидению сталинизма. Мысль Блока гораздо глубже и шире. На протяжении многих веков тираны различных стран прятались за красивыми словами о благе народа и любви к отечеству, а сами наживались на том и другом, упиваясь своей бесконтроль­ной властью.

Да... Никто бы не мог подумать, что в этом скромном и малоразговорчи­вом заведующем кафедрой таится дух вольнодумства и критического отношения не только к прошлому, но и к настоящему. Почему? Да потому, что в быту он был довольно покладист: не противоречил своей жене, не обострял отношений с начальством, не ввязывался в публичные дискуссии. Но при этом мог быть строгим и требовательным к членам кафедры и студентам. А в интимных разговорах с людьми, которым доверял, раскрывался почти полностью — причём не столько на общественные темы, сколько на личные и эстетико-психологические. Помню, как однажды при очередном разговоре о поэме «Двенадцать» он, порывшись в своих бумагах, извлёк цитату из записок знаменитого скульптора Торвальдсена, который долго работал над статуей Христа, а закончив работу, почувствовал смятение: «Я первый раз в жизни удовлетворён своим произведением, до сих пор моя мечта превышала всё то, что я мог исполнить, теперь же, когда мне кажется, что я достиг высшего идеала, мне больше нечего ожидать, не к чему стремиться».

Именно этого я больше всего боюсь, — присовокупил Махлин. — Вот закончу диссертацию, защищусь, стану кандидатом наук, ну, а дальше что? Взяться за докторскую? Допустим, что и доктором наук стану... И опять - таки: а дальше что? Продвигаться по карьерной лестнице? Нет, для меня это слишком мелко. Видел табличку на моём столе? Нужно двигаться лишь к достижимой цели. Но она не должна быть конечной. Иначе — застой, дегра­дация, маразм... Смысл жизни — в движении. Я боюсь закончить диссертацию о Блоке.

Забегая вперёд, скажу, что Махлин и не закончил её. На память о наших беседах он подарил мне свою статью о фольклоризме Блока — оттиск из каких-то «Учёных записок». Сделал лаконичную и трогательную надпись: «Науму — с лучшими чувствами. 20.XII.69. В.Махлин». До сих пор берегу изрядно пожелтевшие страницы оттиска. Другие памятные атрибуты сохранить, к сожалению, не удалось.

При Махлине кафедра литературы была в состоянии постоянного творческого поиска. Два-три раза в месяц мы специально собирались, чтобы обсудить какую-нибудь актуальную статью из «Литературной газеты» или из журнала «Вопросы литературы». Регулярно проводились студенческие читательские конференции по новинкам. Впоследствии эти традиции постепенно заглохли, потому что исчез романтический дух молодёжных творческих бригад, и студенты, в сущности, перестали читать художественную литературу. А зачем читать? Интернет заполнен примитивными дайджестами с лобовыми комментариями. Выбирай любую концепцию и выдавай её за свою — всё равно тебя за руку никто не поймает в гигантской электронной свалке.

А тогда, в конце 60-х — начале 70-х годов, мы читали взахлёб и выстаивали длинные очереди, чтобы подписаться на собрание сочинений того или иного писателя. Мы располагали свободным временем, потому что не сидели сутками, как идиоты, у телевизионного ящика (да не у всех он и был), а слово «Интернет» вообще не слышали. Разумеется, из-за этого мы не могли похвастаться широтой эрудиции, но то немногое, что мы вбирали, шло глубоко внутрь, и это было в тысячу раз полезней, чем скольжение по верхам миллиона информаций. Глубоко убеждён, что распространение крамольного самиздата было обусловлено не только оппозиционными настроениями, но и жадным желанием узнать всё то, что по цензурным условиям не проникало в печать. Вот на этом-то я и погорел. Я собирал ненапечатанные произведения Пастернака, Синявского, Даниэля, Галича, Высоцкого, Солженицына (к по­следнему, кстати, я впоследствии резко изменил отношение в обратную сторону) не из оппозиционных побуждений (никогда не был антисоветчиком), а просто как филолог и искусствовед: мне следовало иметь представление о всех направлениях в литературе и искусстве. Дело окончилось моим отстранением от преподавательской деятельности и исчезновением на некоторое время в краях «не столь отдалённых».

Ну и как было принято в те времена, заведующего кафедрой B.C. Махлина надо было наказать за ротозейство. Бедный Вениамин Семёнович, который понятия не имел о моих самиздатовских материалах (я ему ничего не показывал), был освобождён от за­ведования кафедрой. Продолжая ра­ботать на филологическом факультете в качестве старшего преподавателя, он глубоко переживал всё происшедшее. Но поскольку все свои эмоции он не выплёскивал наружу, а пытался их погасить усилившимся беспрерывным курением (закуривал папиросу от папиросы), дело закончилось инфарктом. Я успел несколько раз повидаться с ним, когда вернулся из «краёв» и стал работать в вечерней школе, одновременно читая лекции в институте усовершенствования учителей. Тогда была модной теория «бегом от инфаркта», которую медики потом забраковали. Но, выйдя из больницы, Махлин ухватился за эту теорию, видя в ней спасение своей жизни. Каждое утро у него начиналось двухкилометровой пробежкой по берегу Иртыша. И однажды, добежав назад до своего дома, он, запыхавшись, присел на ска­мейке у подъезда и тут же замертво свалился на землю...

Его черноволосая мама, ещё не старая женщина, потеряв единственного сына, стала за одни сутки совершенно седой... Я с трудом узнал её, когда пришёл проститься с Вениамином Семёновичем. А он, теперь уже навсегда спокойный и умиротворённый, лежал в гробу в своём рабочем кабинете. Приходили, уходили и снова тихо приходили его коллеги по кафедре и бывшие студенты... А я неотрывно смотрел на небольшой стол, где лежали до боли знакомые большие очки и початая коробка папирос «Беломорканал»...

Веня Махлин (в неофициальной обстановке я всегда называл его Веней) был одним из немногих, который не побоялся поддерживать дружеские отношения с моей женой и дочерью, когда я отсиживался в «краях». Наталья Михайловна рассказала мне такой случай. Однажды, зайдя её проведать, он увидел, что за столом сидят несколько учениц, также пришедших навестить свою учительницу... Извинившись, Вениамин Семёнович сказал, что ему необходимо отлучиться на короткое время. И вскоре он вторично появился с кулинарным фанерным листом, на котором красовались пирожные. Их было ровно столько, сколько людей сидели за столом...

Нужны ли другие примеры для подтверждения того, как сквозь пласт времени до нас доходят лучи его природной галантности и душевной чуткости?

Н. ШАФЕР

Звезда Прииртышья.- 2011.- 9 июня.

 

 

АҒА БОЛА БІЛГЕН АДАМ

Әрбір адам өмір өзенінің ағысында көптеген адамдармен сапарлас болады. Он бес жыл бойы маған ұстаз, әріптес, аға бола білген адам – Олжабай Қайкенұлы Жармакин.

Мен Олжабай Қайкенұлымен С.Торайғыров атындағы Павлодар мемелекеттік университетінің «неміс тілі» кафедрасында, кейінірек «шетел филологиясы және аударма ісі» кафедрасында қызмет істедім. Әріптес ретінде айтарым, Олжабай Қайкенұлы, ең алдымен өзіне, одан кейін өзгеге де талап қоя білетін, парасатты да білікті адам. Университетте қанша жыл істесе де Олжабай Қайкенұлы әр сабағына тыңғылықта да тиянақты дайындалатын және студенттерден де соны талап ететін, сол білімін студентке жеткізбей тынбайтын. Олардың тұлға ретінде қалыптасуын, кәсіби маман болуына аянбай өз үлесін қосатын.

Олжабай Қайкенұлы көмек беруге де әзір тұратын адам. Кез келген сұрақпен Олжабай Қайкенұлына барсаңыз, ол кісіден толыққанды жауап ала аласыз және өзінде бар материалын жайып салып, қажет болса алып та кеп береді (көпшілік адамдар өзінде бар материалдарымен бөлісе бермейді). Мен кандидаттық диссертация жазып жүрген кезімде ол кісіден көптеген ақыл-кеңес алдым десем, артық айтпаған болар едім.

 

Олжабай Қайкенұлының тағы бір жақсы қыры – өте қарапайым, өзіне берілген тапсырмаға үлкен жауапкершілікпен қарайды. Осы тапсырманы орындағанша өзіне де, өзгеге де тыным бермейді, уақытында орындауға тырысады және «мен профессормын», «менен басқалар да бар ғой», «жастар істесін» деп еш уақытта қарсы жауап айтқанын естімеппін. Осыған қоса Олжабай Қайкенұлы тәрбиелі, өте мәдениетті адам. Өзінен қаншама жас әріптестерімен де, студенттермен де «сіз» деп қана сөлеседі. Осы жағынан жастарға Олжабай Қайкенұлынан көп нәрсеге үйренуге болады.  Мен өзім де ол кісіден көп нәрсе үйрендім және Олжабай Қайкенұлымен әріптес болғанымды мақтан тұтамын.

Олжабай Қайкенұлы өз білімін жастарға үйретуден еш жалыққан емес. Жас ұрпақты тәрбиелеуде Олжабай Қайкенұлы сынды ұстаздар көп болса, сапалы білім, тәлімді тәрбие білім кеңістігін кеңейтіп, біліктіліктің артары сөзсіз.

Кенжетаева Гүлзира Қабайқызы,

ПМПИ шет тілдер кафедрасының меңгерушісі, филол.ғ.к., доцент

 

 

Я благодарна своему ВУЗу

«Профессия учителя - благородная, нужная, востребованная и интересная», -  так думала я после окончания средней школы №9 г.Павлодара в 1990 году. И вот уже позади выпускные экзамены, и я несу свои документы в ППИ - Павлодарский педагогический институт. На мое решение также повлиял и  мой отец, сказав, что учитель - это навсегда! Я выбрала специальность «Английский язык» не случайно. Иностранный язык был  одним из моих любимых предметов  в школе, а Жусупова Ляйля Нурсипатовна, учительница по английскому языку была моим самым любимым учителем!

Сдав вступительные экзамены на «отлично», я поступила  в ППИ, на факультет иностранных языков. Я с уверенностью могу сказать, что годы учебы с 1990 по 1994 были одними из лучших и интересных лет моей жизни. Весь профессорско-преподавательский состав  факультета иностранных языков были высококвалифицированные  профессионалы своего дела. Мне очень повезло в том, что меня учили и делились своими бесценными знаниями  такие преподаватели, как: Пахуткин Петр Иванович – декан факультета иностранных языков, Пахуткина Фарида Гандолифовна, Муратова Балжузум Абусыздыковна,  Никитина Валентина Ивановна, Воловик Ангелина Константиновна, Федуленкова Татьяна Николаевна. Мы с нетерпением  ждали лекций по домашнему чтению, которые читал Пахуткин П.И., практических занятий по устной и письменной речи, которые вели Муратова Б.А., Никитина В.И., лекций и практических занятий  по страноведению Пахуткиной Ф.Г.

Каждый день был интересен и полон новой информации. И это, несмотря на отсутствие всех тех информационных ресурсов, и возможностей, что имеется у нас в настоящее время. Помимо учебы, на факультете иностранных языков была хорошо поставлена и вне учебная, воспитательная работа. На все праздники студенты готовили интересные номера на английском и немецком языках, разучивали песни и стихи  на этих языках.

Окончив родной ВУЗ с «красным» дипломом, я была распределена в Павлодарский филиал Университета «Кайнар», преподавателем английского языка. Мне также приходилось работать и переводчиком в коммерческих структурах. Но все же преподавание и возможность поделиться всеми теми знаниями, которые я получила в родном институте, были главнее всего. Сейчас  я работаю в родном ВУЗе старшим преподавателем английского языка на факультете филологии и истории, на кафедре иностранных языков. Хорошее знание английского языка позволило мне участвовать в конкурсе на присуждение международной президентской стипендии «Болашак» и выиграть ее на обучение в магистратуре в Великобритании, в Университете Рединга. С апреля 2013 года по октябрь 2014 года я находилась на учебе в магистратуре Университета Рединга – одного из лучших университетов Великобритании по моей специальности «Прикладная лингвистика».

Результатом моей учебы стала отличная защита диссертации, получение диплома и присуждение академической степени Магистра гуманитарных наук в области прикладной лингвистики. И это все благодаря моему  знанию английского языка, моему старанию и стремлению не подвести себя, своих близких и свой родной ПГПИ!

Ни для кого не секрет, что знание иностранных языков в современном обществе, приветствуется на ура. Английский         язык, безусловно, является наиболее популярным и востребованным, по сравнению с другими иностранными языками.

Знание и владение английским языком предоставляет колоссальные возможности в реализации многих жизненных позиций: это – и престижная работа, успешная карьера, международное сотрудничество и возможность путешествовать и общаться с носителями языка. На английском языке говорит практически «весь мир».

Хочется вспомнить слова главы нашего государства Н.А.Назарбаева, что каждая культурная личность Казахстана должна знать и говорить, по крайней мере, на трех языках: казахском  - государственном, русском  - языке межкультурного общения и одном из иностранных языков. Трудно не согласиться с мудростью этого решения.

Кафедра иностранных языков, факультета филологии и истории  Павлодарского государственного педагогического института не первый год претворяет в жизнь слова Президента. Ежегодно преподаватели нашей кафедры «делятся» знанием английского языка со всеми желающими говорить, писать и думать на этом прекрасном языке.

Мне хочется выразить огромную благодарность своему родному ВУЗу за все те знания, которые я получила за годы учебы в ППИ и возможность сейчас поделиться своими знаниями со своими студентами. Я поздравляю свой родной ВУЗ с 55-летним юбилеем! Желаю своему ВУЗу процветания, успехов и хороших студентов!

                              Старший преподаватель английского языка

                              кафедры иностранных языков

                              Жолдабаева Алия Садуовна,

MA AL/Master of Arts in Applied Linguistics/

 

 

ВРЕМЯ ЕДИНОМЫШЛЕННИКОВ

Я проработала в Павлодарском педагогическом институте 30 лет, с 1967 по 1997 год, поэтому многие из этих событий происходили на моих глазах. Мне хочется от дней сегодняшних вернуться к далеким и уже забытым дням прошлого, когда формировался филологический факультет, чтоб отдать дань уважения и признательности тем людям, тем первопроходцам, которые стояли у его истоков.

Можно без преувеличения сказать, что две знаковые фигуры долгие годы олицетворяли филологический факультет, бессменный в течение многих лет его декан Георгий Иванович Кирш и заведующая кафедрой русского языка, а затем и декан филфака Сталина Андреевна Кузьменко.

На хрупкие плечи Сталины Андрeeвны была возложена тяжелая и ответственная задача - создать в новом педагогическом вузе кафедру русского языка. Выпускница Ленинградского университета, перед которой после окончания аспирантуры открывалось широкое поле научной деятельности, поехала по направлению в далекий Казахстан, сначала в Семипалатинск, а затем в Павлодар, где и возглавила в 1964 году кафедру русского языка. Можно представить, какими трудными были первые года. Главное - надо было укомплектовать кафедру специалистами. И для этого Сталина Андреевна использовала разные возможности: и свои научные связи, и даже случайные встречи. Например, с Клавдией Александровной Нассоновой она познакомилась в Ленинградской публичной библиотеке и уговорила ее, а затем и меня, подать документы на объявленный конкурс. Так мы оказались в Павлодарском пединституте и ни разу не пожалели об этом.

 

Дипломы вручает Сталина Андреевна Кузьменко

 

Я вспоминаю, как много работала Сталина Андреевна с нами, молодыми преподавателями, часто вчерашними студентами: учила нас вузовской методике на собственном примере, консультировала по трудным темам лекционных курсов, помогала в планировании. Прекрасный лектор, она сделала открытыми все свои лекции и практические занятия для всех желающих, особенно для ассистентов. Эти постоянные мастер-классы сыграли важную роль в научном и методическом росте членов кафедры. Кроме того, мы беспрепятственно могли пользоваться богатой личной библиотекой Сталины Андреевны, пока не сформировалась библиотека институтская. Мы ценили в своем наставнике открытость, доброжелательность, стремление помочь, но больше всего нас восхищали ее филологическая эрудиция (кажется, не было такого вопроса, на который она не знала бы ответа) и бесконечная преданность своему делу.

Приглашенные специалисты приезжали и уезжали, а для ритмичной работы нужен был постоянный состав кафедры. Поэтому был принят курс на подготовку специалистов – филологов из своих выпускников. Ежегодно лучшие студенты становились ассистентами кафедры, проходили в этом качестве хорошую школу, затем один за другим уезжали на стажировки в университеты Ленинграда, Москвы, Саратова, Алма-Аты, заканчивали аспирантуру, возвращаясь после защиты диссертации в родной вуз. Вот где пригодились научные связи Сталины Андреевны, благодаря им Ленинградский университет стал своеобразной кузницей по подготовке специалистов – филологов: через его аспирантуру в общей сложности прошло около 10 человек. Такой целенаправленный процесс возвращения кадров принес свои плоды. Но понадобились десятилетия, чтобы сложился уникальный коллектив кафедры русского языка, очень работоспособный монолитный, творческий. Конечно, состав кафедры со временем менялся, расширялся, но мне хочется поименно назвать ее ветеранов, с которыми мне довелось работать в трудные 60-70-е годы: Роберт Матвеевич Гейгер, Клавдия Александровна Нассонова, Тамара Дмитриевна Мокрышева, Зинаида Александровна Монастыренко, Лена Степановна Янковская, Юрий Маркович Златопольский, Галина Ильинична Носова, Фаина Николаевна Яковлева, Эльза Петровна Малер. Это в последующие годы появились на кафедре такие прекрасные пре-подаватели, как Наталья Васильевна Логунова, Карашаш Ахметовна Ашитова, Татьяна Михайловна Веселовская, Тамара Николаевна Казеко, Елена Васильевна Лукашевич и другие, тоже подопечные Сталины Андреевны.

Сталина Андреевна умела создать на кафедре творческую атмосферу. Как заведующая кафедрой она была инициатором обсуждения на семинарах разных научно-методических проблем: например, как использовать на лекциях визуальные технические средства, как приучить студентов читать научную и методическую литературу, какие требования предъявлять на зачетах и экзаменах, как организовать защиту курсовых работ. Но чаще всего мы делились опытом самостоятельной работы студентов, придумывали разные формы контроля: учебные конференции по проблемным вопросам лингвистики, предзачетные работы, комплексные семестровые задания, регулярные проверки грамотности студентов всех курсов и многое другое. Насколько мне помнится, идея создания учебных комплексов по каждому предмету, которые сейчас стали обязательными, тоже впервые возникла на нашей кафедре в 80-е годы, и мы пытались ее реализовать. Иными словами, мы были в постоянном поиске более эффективных форм работы со студентами, и учебной, и воспитательной.

Так как планка требований к студентам была высокой, нам приходилось много работать с ними индивидуально. Никаких специальных занятий СРС в расписании еще не было, но мы часами сидели со студентами, как говорили, «голова к голове», и принимали, одновременно консультируя, выполненные ими задания. Особенно это было полезно для заочников. Такая работа приносила свои плоды: наши студенты не раз побеждали в республиканских конкурсах, участвовали во Всесоюзной олимпиаде по русскому языку и литературе, легко поступали в аспирантуру в центральных университетах страны.

Но приоритетной всегда оставалась задача профессиональной подготовки студентов к работе в школе. И здесь, как известно, важны не только теоретические знания, но и умения применять их на практике. Поэтому на кафедре сложилась традиция во все виды и обучающих, и контрольных знаний обязательно включать «школьный компонент»: сопоставление вузовских и школьных программ по русскому языку, а всех изучаемых тем со школьными учебниками, анализ дидактических материалов, выявление в них плюсов и минусов, а иногда явных противоречий и ошибок. Мы это называли «научить мыслить по-учительски».

Сейчас, оглядываясь на те далекие годы, когда только складывались традиции кафедры, отчетливо понимаешь, как часто приходилось работать, не считаясь со временем, иногда на пределе сил и возможностей, но работать по-другому, вполсилы, халтурно в нашем коллективе было невозможно. Мы были молоды, полны энтузиазма, более того, мы были единомышленниками, и у нас был арбитр, по которому мы сверяли свои действия. Конечно, были и обиды, и слезы, и конфликты, но это никогда не заслоняло главного, что нас объединяло, - единство взглядов на цели и методы нашей работы со студентами, стремление все сторонне подготовить их к будущей профессии.

Не могу не сказать еще об одной яркой черте Сталины Андреевны - ее отношении к студентам, которое никогда не было формальным. Филологический факультет был ее семьей. Без преувеличения можно сказать, что она знала поименно всех студентов стационара и заочного отделения, вникала в их проблемы, помогала словом и делом. У нее была феноменальная память на лица, события, имена, и, встречая своих выпускников через много лет, она удивляла их воспоминаниями о подробностях студенческой жизни. Сталина Андреевна очень радовалась успехам и своих коллег, и студентов и любила повторять: «Воспитай ученика, чтобы было у кого учиться». Сталина Андреевна не дожила до50-летия пединститута, возрождению которого она отдала так много сил. Но ее с благодарностью вспоминают и ее коллеги, и тысячи студентов-филологов, которые прошли через ее руки и сердце за более чем 30-летнюю деятельность на факультете. Нет ни одной школы в Павлодарской области, где бы не работали ее ученики. По крайней мере, так было до недавнего времени.

Встречаясь сейчас с выпускниками разных лет, я всякий раз убеждаюсь в том, какую светлую память оставила Сталина Андреевна в сердцах тех, с кем соприкасалась, какое благотворное влияние оказывала на молодежь своим честным, бескомпромиссным служением делу.

К сожалению, время неумолимо. Романтический период в истории кафедры русского языка уже в далеком прошлом, на смену пришла новая жесткая реальность. Ветеранами стали преподаватели, которые вместе со Сталиной Андреевной создавали кафедру, другие ушли из жизни. Но труд их не пропал даром. Тысячи специалистов-филологов с дипломом Павлодарского пединститута трудятся в школах и других сферах культурной  жизни Казахстана, сотни рассеяны по всему миру, а лучшие из них пошли дальше своих учителей, добились успехов в науке, защитили докторские диссертации, заведуют кафедрами и факультетами. Их высоко ценят в вузах Павлодара, Алматы, в университетах России и дальнего зарубежья.

 Л.К. БУРЦЕВА,

к.ф.н, доцент,

зав. кафедрой русского языка

с 1977 по 1984 год 

Городская неделя.- 2012.- 21 ноября

 

 

БЛАГОДАРНОЙ ПАМЯТИ УЧЕНИКОВ

Ha днях филологический факультет, весь педагогический институт, общественность города и области отметит юбилей неутомимого человека, увлеченного педагога Георгия Ивановича Кирша.

43 года назад стройным, подтянутым юношей переступил он порог Таволжанской школы, а вскоре возглавил ее учебную работу в должности завуча. Столько лет прошло, а там до сих пор помнят и любят этого человека...

С 1957 года Георгий Иванович — директор Ефремовской средней школы - Мне приходилось бывать в Ефремовке, там и сейчас говорят «школа Кирша». Школа для него не только место для занятий, но и родной дом ребятишек. И вот в ее дворе появляются качели - совсем как в го­родском саду...

Привести все в порядок, насадить сад, оборудовать и обустроить кабинеты, наладить работу коллектива по последнему слову педагоги­ческой науки — это ли не заслуга директора: не говоря уже о том, что ему никогда не была безразлична ничья человеческая судьба: ни учителя, ни ученика.

Об этом хорошо знаем и мы - коллектив Павлодарского пединститута. Сколько студентов не окончило бы филфака, если бы не Георгий Иванович. «Хорошим специалистом он еще успеет стать, мы должны сберечь для школы хорошего человека», - так, вникая в сложные жизненные перипетии студента, успокаивал порой декан слишком кате­горически настроенного преподавателя.

Георгий Иванович — один из тех. кто стоял у истоков создания Павлодарского педагогического института, и строительство филологического факультета — в огромной мере его заслуга. С 1965 года в течение девятнадцати лет он был его бессменным деканом. Начав с Факультета где была всего одна кафедра. Георгий Иванович не только творил факультет, но и пестовал кафедры, которые выделялись потом в отдельные факультеты: иностранных языков, педагогики и методики начального обучения...

Орден «Знак почета», медали «За доблестный труд», «30 лет Победы в Великой Отечественной войне», медаль им. и. Алтынсарина, нагрудный знак «Отличник просвещения Казахской ССР». Почетная грамота Министерства просвещения СССР — вот далеко не полный перечень наград, которыми отмечен его просветительский труд. Но самая большая награда учителя— благодарная память учеников, Трудно найти в нашей области уголок, где не было бы их у Георгия Ивановича, Они учат детей и возглавляют крупные административные учреждения, борются с преступностью и защищают диссертации, устраивают сиротские судьбы и пишут стихи...

Проникнуть в суть замысла писателя и удивиться его человеческому облику, прочитать современными глазами классику и донести свое открытие по детской души, самозабвенно трудиться и организовывать работы других, поспорить о современном искусстве и поставить на сцене студенческий спектакль — этому и многому другому учились мы у него.

Трудовые военные отрочество и юность, работа в семнадцать лет на строительстве Военной Грузинской дороги, призыв в РККА в 1942 году - все это, думается, способствовало формированию характера муже­ственного, удивительной работоспособности, поразительного чувства ответственности, завидной организованности.

Для нас, сотрудников факультета, Георгий Иванович .прежде всего самоотверженный человек, творческий педагог, тонкий дипломат (без этого невозможен настоящий руководитель). Работая преимущественно в женском коллективе, где подчас сталкиваются характеры и амбиции, он умел предотвратить конфликты и уладить споры. Декан избирается на пять лет — Георгий Иванович отработал без малого четыре срока.

Диву даешься, как при такой занятости он сумел защитить кандидатскую диссертацию, вырастить детей и внуков (дочь Наталья Георгиевна продолжила учительскую династию, идущую еще от деда).

Георгий Иванович не раз подчеркивал, что в этом большая заслуга постоянной спутницы его жизни — мудрой, заботливой, любящей жены и матери Лидии Федоровны.

А еще он обаятельный человек, жизнелюбивый юморист, прекрасный актер и певец и настоящий мужчина, сохранивший рыцарское отношение к женщине (как нечасто теперь такое встречается!).

...Жизнь не балует нас. Каждому выпадает своя доля радостей и печалей, но мы верим, что Георгия Ивановича судьбе не сломить.

Коллеги и ученики желают ему здоровья, энергии побольше радостных минут и, как прежде, -  творчески: успехов.

С. НУРКЕНОВА

доцент кафедры русской и

зарубежной литературы

педагогического института.

Звезда Прииртышья.- 1995

 

Кафедра русской и зарубежной литературы, в центре – декан филфака для нескольких поколений студентов Г.И.Кирш

 

 

СВЕТ БЛАГОДАРНОЙ ПАМЯТИ

Традиционно филологические факультеты являются по преимуществу женскими, на них больше студенток и женщин-преподавателей. Не был исключением и наш факультет, но зато руководил им настоящий мужчина, декан Георгий Иванович Кирш. Он проработал деканом филологического факультета Павлодарского педагогического института 19 лет. Это самый большой срок деканства в истории нашего вуза, своеобразный рекорд. Любой декан поймет, что стоит за этими цифрами.

Я стала студенткой филологического факультета в 1977 году, когда Георгий Иванович был уже более десяти лет его деканом, а возглавляемый им факультет - одним из лучших в пединституте. Более того, павлодарский филфак хорошо знали и в Казахстане, и в Союзе. Для нас, первокурсников, Георгий Иванович (впрочем, как и все другие преподаватели) казался небожителем, которого мы лицезрели издали. Старшекурсники потом рассказывали, как вдохновенно он читал лекции по методике преподавания литературы, в которую был влюблен. Егo занятия были театром одного актера: глаза его сияли, когда он читал любимые строки, руки взлетали ввысь в нетерпеливом жесте, в призыве думать и чувствовать вместе с ним. Студенты радовались, когда он выходил на сцену актового зала в любительских спектаклях в образах чеховских героев.

Так получилось, что он не вел у нас занятия, но мы все знали, что декан всегда в курсе дел своего факультета. Курсы в те времена были намного больше, чем сейчас. Так, на первый курс по одной только специальности “Русский язык и литература" на очное отделение в 1977 году поступило 75 человек, большими были и другие курсы, так что в подчинении декана находился большой студенческий контингент и весьма значительный состав преподавателей и сотрудников. Но Георгий Иванович знал всех своих студентов и по-отечески относился к каждому. В деканат к нему шли со своими проблемами, печалями и радостями, и для каждого он находил нужное слово. Нам казалось, что Георгий Иванович живет легко, но это заблуждение можно простить - мы ведь не знали его судьбы, весьма непростой, а местами и драматичной. Уже окончив институт, став лаборантом кафедры, я смогла ближе познакомиться с Георгием Ивановичем и его любимой женой Лидией Федоровной. Так получилось, что Георгий Иванович стал для меня в чем-то судьбоносным человеком, потому что работать в наш институт, на наш факультет я пришла именно с его помощью. Летом 1982 года я столкнулась с Георгием Ивановичем на улице, и, когда он узнал, что я не могу найти работу и сижу дома с малышом, предложил прийти к нему на факультет лаборантом. Тогда я даже не подозревала, что это определит мою дальнейшую судьбу на долгие годы.

Уже работая, я в долгих дружеских разговорах с Георгием Ивановичем и Лидией Федоровной узнала о его жизни. Он родился в 1925 году, в 17 лет после окончания Краснодарского сельскохозяйственного техникума был призван в ряды РККА в стрелковый полк. В годы войны (в 1942-1945 гг.) работал на строительстве стратегических объектов в Абхазской АССР. На пожелтевшем фото того времени - курчавый, большеглазый юноша, который ослепительно улыбается и еще не знает, что впереди - депортация из Сухума в Казахстан на спецпоселение.

Вся дальнейшая жизнь Георгия Ивановича была связана с Казахстаном. В 1945-1948 гг. он работал на Талдыкурганском сахарном комбинате. В 1948-1952 гг. - студент и одновременно лаборант кафедры литературы Семипалатинского пединститута, учитель русского языка и литературы областной заочной средней школы. В 1952-1957 гг. он работал учителем, потом завучем Таволжанской СШ Успенского района Павлодарской области. Энергичный, думающий учитель привлек внимание областных руководителей образования, и в 1957 году он стал первым директором новой средней школы в селе Ефремовка, которой руководил пять лет. Созданный им учительский коллектив жил насыщенной жизнью, в которой место находилось всему; и напряженной успешной работе, и воспитанию школьников, и хорошей дружбе. Мне довелось слышать поздравления первых коллег Георгия Ивановича на его 70-летии в 1995 году, и было приятно видеть, как седые женщины ласково обращались к нему, вспоминали совместную работу и называли его лучшим директором Ефремовской школы.

На этом же юбилее Георгия Ивановича поздравляли его бывшие ученики и студенты, коллеги, и для каждого из них у Георгия Ивановича находилось доброе слово. Много было в тот вечер коллег из Павлодарского педагогического института, которому Георгий Иванович отдал более 30 лет жизни. Он начал работу в ППИ с сентября 1964 г. ассистентом кафедры русского языка, в марте 1965 года он стал преподавателем, а позже - старшим преподавателем кафедры русской и зарубежной литературы. С 1965 года в течение 19 лет Георгий Иванович - бессменный декан филологического факультета, и вклад его в развитие факультета огромен. Усилиями Георгия Ивановича на факультете была открыта кафедра методики преподавания, а позднее созданы кафедры иностранной филологии, казахской филологии, методики начального обучения. При нем сложился большой работоспособный коллектив, обеспечивающий высокое качество образовательного процесса и создающий славу филологического факультета.

Георгий Иванович был умелым администратором, но не кабинетного типа, он всегда был рядом со своими коллегами и студентами. Зачастую мы могли видеть его в черном рабочем халате с молотком в руке, прибивающим стенд возле деканата или кафедры, и он был совершенно органичен в этом облике мужчины-хозяина. А через день он академично выступал с докладом на конференции и излагал свое видение проблем преподавания литературы в школе и вузе.

Беспокойная должность декана отнимала все время Георгия Ивановича, и, вероятно, поэтому он защитил кандидатскую диссертацию лишь в 1980 году в Москве при АПН СССР. Но не только чрезмерная занятость задерживала эту защиту. В большей степени причиной этому была его личная скромность и требовательность. Он признавался, что тянул с защитой, так как ему казалось: диссертация нуждается в доработке, в ней еще нет столь новых и интересных мыслей, чтобы представить ее на суд коллег. Но защита прошла очень успешно, оппоненты и рецензенты отмечали новизну и самостоятельность работы, что не удивительно, так как в ней Георгий Иванович обобщил свой многолетний опыт методиста.

В 1983 году по состоянию здоровья Иванович был освобожден от должности декана и назначен на должность заведующего кафедрой: а в декабре 1987 по той же причине был вынужден уйти с должности. Он проработал доцентом кафедры до 1996 года, после чего ушел на пенсию.

Многолетний труд Георгия Ивановича достойно оценен. В 1960 году он был награжден грудным знаком «Отличник народного просвещения Казахской ССР'» и орденом «Знак Почета»; в 1962 г.-медалью «За освоение целинных земель»; в 1970г.- медалью «За доблестный труд»; в 1971 г. –Почетной грамотой президиума Верховного Совета в; 1974 г. - нагрудным знаком «Отличник народного просвещения СССР»; в 1975 г. - медалью « 30лет победы над Германией», нагрудным знаком « За заслуги в области высшего образования СССР» в 1982г. отмечен нагрудным знаком «За отличные успехи в работе»; в 1985 г. - Почетной грамотой Министерства просвещения СССР; в 1986 г. - медалью «Ветеран труда»; в 1992 г. - медалью им. И. Aлтынcapина.

Будучи на пенсии, Георгий Иванович не терял тесной связи со своими друзьями и коллегами Двери его дома были открыты для гостей, которых всегда было много. К ним приходили за рецензиями, за консультациями, за советом, за помощью и просто для душевной беседы. Хлебосольство семьи Кирш помнят все, кто хоть раз отведал в их доме потрясающие блюда незабвенной Лидии Федоровны. Для меня эта семья была примером настоящей супружеской верности и любви, взаимоуважения и понимания.

У Георгия Ивановича была прекрасная библиотека, которой пользовались очень многие его коллеги и студенты. Я с большой теплотой перелистываю страницы замечательной книги «Русские писатели о языке» и вспоминаю, как искренне он поздравлял меня с защитой кандидатской диссертации и подарил эту книгу с надеждой, что она будет нужна мне. Так и  получилось; я связала свою жизнь с лингвистикой, работаю на том же факультете, что и Георгий Иванович, и всегда с гордостью говорю, что путевку жизнь педагога мне дал именно он.

Супругов Кирш не стало в 2004 году, они покоятся в далекой немецкой земле, но их помнят и любят друзья, ученики и коллеги. После Георгия Ивановича остались дети, внуки и правнуки, а на павлодарской земле плодоносит чудесная яблоня, на которой Георгий Иванович привил шесть разных сортов яблок. Я никогда не забуду свой восторг и изумление когда увидела на их даче эту яблоню, усыпанную плодами, различных форм, размеров и цветов - это было как прикосновение к чуду!

Для меня Георгий Иванович навсегда останется человеком, любившим жизнь и людей. Он верил, что умное, доброе слово способно изменить человека, а значит, и мир к лучшему, и делал для этого, что мог.

В преддверии 50-летнего юбилея Павлодарского государственного педагогического института я сочла своим долгом и честью сказать несколько благодарных слов о Георгии Ивановиче, так много сделавшем для нашего института. Уверена, имя Георгия Ивановича Кирша, настоящего педагога и человека останется в истории ПГПИ как пример верного и бескорыстного служения любимому делу.

ГУЛЬНАРА СУЮНОВА,

выпускница ППИ 1981 года,

Почетный работник образования

Республики Казахстан,

доктор филологических наук,

профессор кафедры русского языка

и литературы ПГПИ.

Обозрение недели.- 2012.- 16 ноября

 

 

ҒЫЛЫМҒА ЖОЛ АШҚАН ҰСТАЗ

Тағдырға Қанатбек Қайырбайұлымен кездестіргеніне шүкіршілік етемін. Алғашқы рет мені ғылыми жолға бағыттап, ізденіс аясына түсірген осы кісі еді. Қанатбек ағамызбен тұңғыш кездесер алдында ол кісінің талапшылдығы жайлы көп естіген едік. Бұл кездері біздің топ екінші курста оқып жүрген болатын. Ағамыз бізге классикалық механика пәнінен дәріс оқуға тиіс болды. Күткеніміз ақталып шықты. Бірінші дәрістен бастап-ақ ұстазымыздың бізге деген жоғары талаптылығын байқадық. Сонымен бірге ол кісі қалтқысыз әділеттелігімен, адамгершілігімен ерекшеленетін. Дәріс оқу шеберлігіне, нақтылығына және дәлдігіне, байсалдылығына, тақтаны пайдалану шеберлігіне сүйсіне қарайтынбыз. Біздің физикаға деген қызығушылығымызды оятып, ғылымға деген көзқарасымызды өзгертті. Ағамыздың әрбір сабағына ерекше ынтамен қатысып, әрбір келесі сабағын тағатсыздана күтетінбіз.

Осы кезден бастап ұстазымның қасында жүріп тәлім теруге тырыстым. Курстық жұмысты да, дипломдық жұмысты да Қанатбек Қайырбайұлының жетекшілігімен орындадым. Кейін оқуды аяқтағаннан соң магистратураға түсуіме де ұстазымның тигізген ықпалы ерекше болды. Магистрант болған кезімде де Қанатбек Қайырбайұлымен әрбір кездесуім мен үшін орны бөлек іс болатын. Әсіресе ұстазымның маған өзінің жазған кванттық механика бойынша кітабын қолтаңбасын қалдырып сыйлағаны мен үшін ерекше абырой болғаны анық.

Қанатбек Қайырбайұлының Қазақстанның білім және ғылым саласына сіңірген еңбегін асыра айту мүмкін емес. Еліміз тәуелсіз мемлекет болып, білім жүйеміздің тізеден көтерілу кезеңінде, ана тіліміздің мемлекеттік тіл дәрежесіне көтеріліп, қазақ тіліндегі оқулықтардың тапшылық кезеңінде Қанатбек Қайырбайұлының жазған оқулықтары талай қазақ студенттердің өз тілінде сапалы білім алуына көмек болды. Қазір өз басым Математика және физика кафедрасында аға оқытушы қызметін атқарамын. Студенттерге оқуға ұсынылатын кітап-оқулықтардың ішіндегі алғашқылардың бірі болып әрқашанда Қанатбек Қайырбайұлының жалпы және теориялық физика бойынша жазған оқулықтары табылады. Теориялық физиканың қаншалықты күрделі болуына қарамастан, аталған оқулықтардың қол жетімді түсінікті тілде жазылуы, сонымен бірге ғылыми негізділігі оқырмандардың сапалы білім алуына кепіл болады.

Өзімнің ғылым жолындағы жетістіктеріме ұстазымның қосқан үлесі шексіз деп есептеймін. 2013-2016 жж. аралығында «Физика» мамандығы бойынша докторантураны бітіріп PhD докторы дәрежесін иелендім. Заманауи конденсірлі орталар физикасының қай бағыты болмасын кванттық физикаға негізделетінімен түсінетін адам келіседі. Кезінде кванттық механикадан Қанатбек Қайырбайұлының оқыған дәрістері, берген іргелі білімдері ғылыми жолда өзімді еркін сезінуіме септігін тигізді.

Ағаммен бірге санаулы жылдар ғана таныс болуыма қарамастан, ол кісінің жасаған жақсылықтары шексіз еді. Ардақты ұстазым Қанатбек Қайырбайұлының шәкірті болғаныма және тағдырдың сол кісімен жол түйістіргеніне шын жүректен ризамын.

Руслан АСЫЛБАЕВ,

PhD докторы

 

 

НАС СБЛИЗИЛ ГЛАЗУНОВ

(Из воспоминаний о Е.А.Седельникове) 

Я познакомился с Евгением Александровичем Седельниковым, когда ему было всего 27 лет. Бывший фронтовик, он блестяще закончил учёбу в Казахском государственном университете имени Кирова и сразу же был назначен сначала заместителем, а затем и деканом филологического факультета. А я только что поступил на первый курс и невольно оказался свидетелем его первых шагов в науке, в педагогической и административной деятельности. Наше общение на первых порах имело, можно сказать, анекдотический характер. Дело в том, что, вначале я попал в разряд так называемых "экстерников" и не имел права присутствовать на очных занятиях. А в те времена правила соблюдались довольно строго: присутствие студен[гов на лекциях проверялось почти ежедневно... И вот в разгар какой-нибудь лекции, когда преподаватель импульсивно растолковывает студентам очередной тезис, раскрывается дверь, входит в сопровождении секретарши Евгений Александрович и начинает проверять по списку присутствующих. Неоднократно следовал сакраментальный вопрос:

А почему присутствует Шафер? Потом, когда из "экстерников" меня перевели в "очники", этот вопрос стал звучать в другой редакции:

А почему отсутствует Шафер?

Короче говоря, на некоторое время за мной закрепилось прозвище "Присутствует-отсутствует", и этим прозвищем чаще других меня дразнил мой хороший товарищ Владимир Щербаков, будущий известный художник и поэт. А Евгений Александрович время от времени вызывал меня "на ковёр" в свой кабинет. Помню иронический блеск его глаз, когда, не повышая голоса, по^ти шёпотом, он распекал меня за пропущенные лекции, так сказать,"по уважительным причинам". А причины действительно были уважительные. Раз в неделю, по понедельникам, я брал уроки композиции у Евгения Григорьевича Брусиловского, и в этот день я уходил из университета сразу же после первой лекции. И здесь нужно отдать должное Евгению Александровичу: неукоснительно следуя инструкциям и строго соблюдая их, он никогда не превращался в догматика: всегда помнил, что нет правил без исключения. Когда я ему объяснил, что каждый понедельник, с двенадцати до часа, я занимаюсь у Брусиловского (или у него дома, или в консерватории),он широко развёл руками и уважительно воскликнул:

- Ну-у-у... Раз вам выпала такая честь, то давайте что-нибудь придумаем. Случай исключительный...

Не каждый бы так отреагировал. Дело в том, что Седельников б|ыл, оказывается, пикантным меломаном. Не хочу сказать ничего худого о других любимых преподавателях, но Евгений Александрович был единственным, кого я мог встретить в оперном театре или на филармоническом концерте. А наш разговор о Брусиловском закончился таким образом.

Угадайте,- сказал Евгений Александрович,- кто из русских композиторов мой самый любимый?

Я стал бойко перечислять с вопросительными интонациями: Глинка? Чайковский? Мусоргский? Рахманинов? По мере моих перечислений лицо молодого декана всё больше и больше мрачнело... Наконец, он сказал: Несомненно, все композиторы, которых вы назвали, великие. Без них нельзя представить русскую классическую музыку. Но скажите: откуда взялся такой стереотип? Одна и та же обойма при перечислении великих... Других композиторов не было, что ли?

 - Может быть, Даргомыжский? - осторожно спросил я. - Или Римский- Корсаков? '

 - Имена из той же обоймы,- грустно ответил Седельников.

 - Тогда, может быть, кто-то из сочинителей прекрасных бытовых романсов: Варламов, Гурилёв, Булахов...

 - Глазунов!! - вдруг выкрикнул декан. - Почему вы не вспомнили про Александра Константиновича Глазунова? Он что - не великий? В нашем оперном театре регулярно идёт его балет "Раймонда". Неужели вы ни разу не соизволили его посмотреть и послушать?

 - Помилуйте, Евгений Александрович,- я пять или шесть раз смотрел и слушал «Раймонду», Чудесная музыка, море удовольствия...

 - Вот видите,- уже тихо ответил Седельников, и я заметил, как у него потеплели глаза. - Почему же вы не назвали этого изумительного композитора?

 - Так ведь вы уже ответили, Евгений Александрович, -рассмеялся я. - Обойма. Привычка к старой обойме...

 - А его симфонии вы хорошо знаете?

 - Только четвёртую. Её часто передают по радио. Уже с самых первых тактов она захватывает в плен... Помните, как в первоначальной теме нежно звучит английский рожок?

 - Ещё бы! А как в этой теме волшебно сочетаются русские и восточные интонации? Просто чудо... Но знаете, я очень люблю ещё и его пятую симфонию. Она вам знакома?

 - Н-нет... - растерянно ответил я.

 - Жаль... Впрочем, это понятно. Она ведь реже исполняется. Значительно реже... А ведь такая монументальная штука... А как вы относитесь к его Концерту для скрипки с оркестром?

 - Прелесть!-с восторгом ответил я. - В особенности, когда его играет Давид Ойстрах!

В таком случае вы должны знать и его "Концертный вальс". Он чуть' ли не день через день звучит по радио.

 - У Глазунова два концертных вальса... Но я понял, какой вы имеете в виду. Я его знаю от ноты до ноты.

 - Правда?

 - Правда.

 - Не хвастаете?

 - Клянусь: нет!

 - Сейчас проверим.

Евгений Александрович поднялся из-за стола, подошёл к двери и -запер её на ключ.

 - По русскому языку мне пока не приходилось вас экзаменовать. Так в виде компенсации я вас сейчас проэкзаменую по музыке. В общем, так. Я вам подаю первую фразу из "Концертного вальса",а вы мне отвечаете второй. Я поАаю третью фразу, а вы отвечаете четвёртой. И так далее. Ну, начинаем!

Мы стояли друг против друга у закрытой двери: он - высокий и подтянутый, я - среднего роста, смотрящий на него снизу вверх. Наклонившись ко мне, Евгений Александрович тихо и таинственно запел:

 - Там,там-там-там,там,там - там... Тотчас же я ему ответил:

 - Та-а-ам,там-там,там-тарарам... Он:

 - Там,та-рам,там,там-там...

 - Я, уже разойдясь:

 - Тара-тара-там, там-там,тарам-там...

И вдруг кто-то стал дёргать дверь, а потом раздался стук. Седельников сморщился, затем быстро сказал:

 - Перед тем как открыть дверь - маленький вопрос по литературе. Какими словами заканчивается пьеса Максима Горького "На дне"?

Я с готовностью ответил:

 - "Эх, испортил песню, дурак!"

 - Вот именно!- ответил декан и открыл дверь.

На пороге появилась секретарша с бумагами на подпись. И тут Евгений Александрович чего-то застеснялся-очевидно, ожидал другого пришельца.

 - Понимаешь,- сказал он смущённо,- этот Шафер, оказывается, не только наш студент, но ещё и учится в консерватории у Брусиловского...

 - То-то я слышу, как он пытается спеть его романс «Кос карлыгаш", подражая Куляш Байсеитовой.

 - Нет, ты ошиблась! - Седельников уже успел прийти в себя. - Это он пытался спеть "Гакку" из оперы «Кыз-Жибек» ,у него ничего не получалось, и я его поправлял. '

И уже с каменным лицом и холодными глазами сказал:

 - До свиданья, Шафер! По понедельникам можете не приходить. Но если будете сачковать в другие дни, приму меры, причём жесточайшие. Ещё вопросы есть?

 - Нет, нет. Огромное спасибо, Евгений Александрович!

 - Ауф видерзеен! Привет Брусиловскому!

Так благодаря Евгению Александровичу Седельникову я получил возможность один раз в неделю спокойно заниматься у Брусиловского. Никогда этого не забуду!

Мог ли я в студенческие годы предположить, что несколько десятилетий спустя мы встретимся в Павлодаре на филфаке местного института и станем коллегами? Ему, участнику Великой Отечественной войны, судьба уготовила немало испытаний и в мирной жизни. В сущности, наши судьбы во многом оказались общими: я "загремел" за то, что раньше времени прочитал художественные произведения, которые сейчас свободно изучают школьники и студенты филологических факультетов, он - за то, что его насильно втянули в какую-то криминальную компанию. Оба мы были без вины виноваты, но не озлобились, никого не обвиняли - просто продолжали жить по формуле: "Такова жизнь, и надо её принимать такой, какая она есть". Встречаясь в Павлодаре, мы говорили о чём угодно, но только не о годах заключения. И в этом плане мы не узнали подробностей друг о друге. Да нам они и не были нужны. Евгений Александрович с честью выдержал все испытания и остался верен своему призванию. Он стал учёным с мировым именем - как один из основоположников теории парадигматических отношений в синтаксисе, автором серьёзных работ по проблемам синтаксических категорий предложения, по синтаксису древнерусского языка. Лингвисты разных стран ссылаются на его труды. Он воспитал плеяду добросовестных специалистов, которые в настоящее время плодотворно трудятся в области языкознания. В 80-е годы Ё.А.Седельников заведовал кафедрой русского языка в Павлодарском государственном университете имени С. Торайгырова.

  Евгений Александрович принадлежал к тому типу неутомимых учёных, которые работают без всяких аффектаций и громких деклараций. Выражение « кипучая деятельность» к нему совершенно не подходило. Он просто делал своё дело и в этом видел смысл жизни. Широко образованный человек, Седельников много читал, обожал классическую музыку, любил традиционную эстраду и презирал современную телевизионную попсу.

 - Ненавижу нагромождённую весёлость,- говорил он. - Оптимизм должен выражать состояние души, как у Штрауса и Дунаевского. Его невозможно внедрить в общество насильно.

Острослов, любитель хорошего анекдота, неисправимый курильщик, он в глубине души был безграничным романтиком. Но романтизм всегда сочетался в нём с твёрдостью и принципиальностью; он бескомпромиссно оценивал людей, с которыми ему приходилось общаться, в том числе и коллег по кафедре. Я неоднократно пытался залучить его к себе в гости:

 - Евгений Александрович, я за эти годы собрал большое количество пластинок Глазунова: все симфонии, скрипичный концерт в разных исполнении, полностью балет "Раймонда" и фрагменты из других его балетов, много романсов и конечно же ваш любимый "Концертный вальс". Приходите, послушаем, поностальгируем, вспомним прежние времена...

  Но он всё откладывал и откладывал по разным причинам... Я пытался разными способами соблазнить его:

 - Евгений Александрович, а ведь "Концертный вальс" у меня в том же самом исполнении, в каком мы его слушали в пятидесятые годы. Дирижирует Самуил Самосуд. Тот самый. Другие дирижёры как-то иначе нюансируют -это не то. Приходите... Окунёмся в старые времена.    

И тогда он ответил просто и исчерпывающе:

 - Вы, очевидно, забыли, что дважды окунуться в одну и ту же реку невозможно...

И я понял, что он бережёт дорогие ощущения тех далёких лет и не хочет их расплескать... Ведь мы уже давно не те. Кто знает, как сейчас будет восприниматься "Концертный вальс"? Может быть, он вызовет у нас старческую слезливость и мы неприлично расчувствуемся... А может быть, он оставит нас холодными и равнодушными - ведь с годами теряется острота ощущений...

Мне кажется, Евгений Александрович больше всего остерегался второго. Он не любил разочаровываться ни в людях, ни во временах... Он просто хранил в своей душе дорогие чувства и был им верен.

Н. Г. Шафер

 

 

ОН БЫЛ МНЕ КАК ОТЕЦ...

Прошло больше года, как не стало моего учителя, наставника Муканова Гафура Мукановича. Так случилось в моей жизни,  что я рано потеряла родителей. Это было в далеком 1970 году, когда училась на втором курсе пединститута.  Деканом физико-математического факультета был Гафур Муканович.  С тех пор он взял опекунство надо мной, и я незримо всегда чувствовала его заботу. Заботу он проявлял ненавязчиво, тихо. Он не вызывал меня к себе, не проводил  воспитательных бесед. Но именно Гафур Муканович воспитал меня как человека, ученого, педагога. Это я могу сейчас твердо утверждать.

Мне кажется, что многим современным  людям  не хватает в жизни какой-то существенной  опоры. Мы ее начинаем искать в поворотные моменты судьбы. Она может быть религиозно-нравственной, идеологической  или родовой, семейной. Или она может быть представлена в образе Человека, в его образе жизни,  который имел большое значение в твоей жизни. Такой незримой опорой для меня был Гафур Муканович Муканов.  Чем дальше летит время, тем это ощущение все сильнее. 

Профессия ученого-педагога  во все времена была  почетной, но в то же время наиболее трудоемкой и тяжелой. Умение передать не только знания и умения, но и особое профессиональное мышление, свой опыт молодым, только вступающим в самостоятельную жизнь людям, - это, согласитесь, талант. У моего Учителя этот талант был огромен. Он имел чистые высокие помыслы, которые относились к нашей благороднейшей на Земле профессии.  И нас этому учил. Это как раз тот редкий случай, когда слова, мысли, отношение, дела и поступки человека совпадают! Свидетельств тому – великое множество.

Помню, в 1973 году на научно-методологическом семинаре физико-математического факультета Гафур Муканович выступал с докладом  (тогда эти семинары были регулярны) и мне, очень в ту пору  молодому специалисту, запомнилась на всю жизнь его фраза: «Знания должны быть более обобщенными, подвижными, преподаватель вуза должен глубже понимать их суть». Как же актуальна эта мысль и сегодня… Он научил меня мобильному знанию, умению интерпретировать, понимать сущность, анализировать  и передавать информацию.

В том же 1973 году на работу я пришла в белых брючках! Сейчас я понимаю,  насколько тактичен и мудр был мой Педагог. Он сказал, что брюки мне, безусловно, идут, но напоминают ему меня ту, прежнюю студентку. При этом во взгляде его прочитывалось неодобрение. Его глубокие глаза были выразительными. По одному взгляду можно было прочесть одобрение или порицание. Так, без сотрясания воздуха словами, воспитывал нас, своих студентов,  Гафур Муканович.

Я его запомнила именно таким: стремление к самопознанию, саморазвитию, умение заинтересовать своим замыслом.  Да,  до конца своей жизни он интересовался новым, новыми технологиями, новыми знаниями и не только интересовался, но и работал  над их реализацией до последних дней. Вроде бы совсем недавно, в 2012 году, Гафур Муканович,  выступая на научно-методологическом семинаре физико-математического факультета ПГПИ, делился опытом разработки контента для электронного учебно-методического пособия для студентов по матанализу. И я, уже доктор педагогических наук, все так же черпала для себя не только инновационные  знания, но и плоды креативного мышления своего Учителя, снова ощущала на себе присущие ему качества: умение повести за собой и быть «в ногу со временем».

Гафур Муканович с коллегами по кафедре

Высокая степень личной ответственности во всем, что он делал как ученый, как декан, как учитель, самоконтроль, дисциплина и уравновешенность во всем. Помню, как в 1979 году, осенью меня поразил случай, увиденный мной в полседьмого утра: Гафур Муканович на стадионе делал пробежку. Это был шок как у первоклассников, боготворящих первую учительницу: «А она, оказывается, тоже …кушает!»

Терпимость, безоценочное отношение к людям – эти черты довольно редко встречаются у людей, долго занимающих руководящие посты. Искренний интерес и уважение к другому человеку, независимо от его положения, социального статуса – эти черты так привлекали окружающих к Гафуру Мукановичу.

Я рано осиротела, и в жизни видела разное ко мне отношение. Что скрывать, зачастую и пренебрежительное. Единственный человек, от кого всегда исходило одобрение, кто всегда незримо оказывал мне поддержку, был  Гафур Муканович. Он не забывал моего имени, как некоторые…

Я многого в жизни добилась с помощью Аллаха, своего собственного труда.  Но высокий старт в жизнь дал мне именно мой Учитель. В далеком 1970 году на Ученом совете он как декан факультета добился того, чтобы мне дали Ленинскую стипендию как отличнице, учитывая, что у меня нет родителей. А ведь были претенденты на Ленинскую стипендию и со старших курсов. Потом, опять же именно по настоянию Гафура Мукановича, я была распределена на кафедру физики преподавателем. А это в те годы было очень престижно! Впоследствии я делала все,  чтобы оправдать его доверие.

Главные черты личности, которую отмечают все, кто знал Гафура Мукановича – его тактичность, интеллигентность, изумительно бережное отношение к семье, коллегам,  высокая культура и профессионализм во всем. Помню его неторопливые, глубокие, продуманные до мелочей выступления, его тосты. Везде – высокий класс, культура и тактичная уместность.

Он понимал, что помощь в раскрытии творческого потенциала, способностей и возможностей молодых коллег физиков и математиков заключается в создании условий для их развития, в человекоцентрированном менеджменте. Поэтому многие состоявшиеся выпускники педагогического института считают его первым и главным ментором по жизни. В этом было его призвание, предназначение в жизни.

  Куляш НУРУМЖАНОВА,

профессор ПГУ им.С.Торайыгырова,

доктор педагогических наук

 

 

БІЗДІҢ СҮЙІКТІ ДЕКАНЫМЫЗ

Ауыз толтырып мақтан ететін ғалым-ұстаз ағамыздың бірі – профессор Бахтияр Аспандиярұлы Найманов. Жылдан – жылға уақыт өткен сайын жастарға үлгі боларлық осындай ағаларымыздың саны да азайып, ортамыздың талай ойылғанына куәгер де болдық.

Бахтияр ағамызбен алғаш рет 1997 жылдың жазында

С. Торайғыров атындағы Павлодар мемлекеттік университетіне түскенде таныстым. Мен, қазіргі әріптестермен – Алина Айнұр, Алимова Жанар, Баяубаев Ербол, Пешков Евгений, Сарымова Шолпан сол жылы «Физика» мамандығын таңдап, университетке оқуға түскенбіз. Бұл кезде, ағамыз Физика - математикалық факультетінің деканы қызметінде еді.

Университетте оқыған жылдары Бахтияр Аспандиярұлы бізге, студенттерге «Екінші әке» болып, факультетте оқыған әр студенттің аты-жөнін біліп, қалын сұрап, ағалық қамқорлығын аямайтын.

Кейін, 2001 жылы университетті бітіріп, дипломдарымызды ағамыз табыстап, біздің курстың түлектері С. Торайғыров атындағы ПМУ-дың  алғаш магистранттары болды. Біздің, осы ғылыми бастамамамыздың да алғашқы жолбасшысы болып қайтадан оқуға қабылдаған осы Бахтияр Аспандиярұлы болды. Университетте оқыған жылдары, мен басқа курстастармен деканатқа көмектестік, яғни 1 курстан бастап ұйымдастыру-мәдени жұмыстарға қатыстық. Сол кезде, ағамыздың айтатыны: «Ия, мына жігіттерді қорғату керек, менің орныма біреуі декан болып келеді» деген сөздері әлі күнге есімде. Айтқан сөзі оқтай дәл келді, қазіргі кезде, ағамыздың шәкірттері Павлодар облысының әр білім мекемелерінде, соның ішінде біздің курстың түлектері, жоғары білімнің екі қара шаңырағында бірі аға оқытушы, магистр, доцент болса, енді біреулері кафедра меңгерушісі, деканның орынбасары, декан қызметтерін атқаруда.

2004 жылы Павлодар мемлекеттік педагогикалық институты С. Торайғыров атындағы Павлодар мемлекеттік университетінен бөлініп, Бахтияр Аспандиярұлы ПМПИ-ға қызмет атқаруға шақырылды. Біз, жас әріптестермен университеттің «Жалпы және теориялық физика» кафедрасында жұмыс істедік. Бахтияр ағамызбен екеуміздің қызметтік тарихи беттері мұнымен жабылған жоқ. Бұл кісі ПМУ-ға, мен ПМПИ-ға МАК төрағасы болып кездестік.

Осы уақытқа дейін де Бахтияр ағамызбен кездесіп жүреміз, әлі күнге дейін өзіне тән адамгершілік қасиеті сол күйінде сақталған. Факультет жағдайын сұрап, кеңес береді. Бахтияр Аспандиярұлы ағамыздың туа біткен мінезі: кішіпейілділік, адамгершілік және инабаттылық сияқты қасиеттері адамды әр уақытта баурап алады.

Білім беру саласындағы еңбегі ерекше жоғары бағаланып «Қазақстан Республикасы білім беру ісінің үздігі (2000 ж.), «Қазақстан Республикасының білім беру ісінің құрметті қызметкері» (2007 ж.), «Облыс алдында сінірген еңбегі үшін» (2012 ж.), «Қазақстан Республикасының ғылымын дамытуға сіңірген еңбегі үшін» (2013 ж.) белгілерімен марапатталды. Мүмкін ол кісінің ұлылық қасиеті де сонда шығар деп ойлайсың. Бұл кісінің қазіргі жасына уақыт мерзімімен келіп жатқан адамдар саны көп болса да, сапасы жағынан жеткен адамдар аз сияқты. «Жамандар жақсыларға сірә жетпес. Жамандар жақсыларды басып өтпес» деген жыр жолдары да Бахтияр ағамыз сияқты еліне үлгі боларлық адамдар туралы айтылғандай.

Бахтияр Аспандиярұлы жақсылық жасауға асығып жүретін адам. Мұндай адамдардың арамызда көп болғаны халқымыздың бақыты. Қазір ұлын ұяға, қызын қияға ұшырып отырған ағамызға тілейтінім: балалары мен немерелері бақытты болсын. Олардың әрқашан да арман биіктерінен көріне беруіне тілектеспін.

Павлодар мемлекеттік педагогикалық институтының мерейтойы қарсаңында, Бахтияр ағамызға және оның жолын қуып жүрген шәкірттеріне шығармашылық табыстары көбейе берсін деп тілеймін.

Н.А. Испулов

физика-математика ғылымдардың кандидаты, доцент

 

 

 ҰСТАЗЫМА АЛҒЫСЫМ ШЕКСІЗ

Мен 1972-1976 жылдары Павлодар педагогикалық институтында математика факультетінде оқыдым. Математика факультетінде үш топ, әр топта 25 студенттен болды. Оқу орыс тілінде  жүргізілді.

Ұстазымның бейнесі мәңгі есімде

Ғафур Мұқанұлының нұрлы бейнесі әлі көз алдымда. Ол үнемі таза киініп, таза жүретін азаматтық қалпында менің есімде сақталды. Шын мәнісінде, өте еңбекқор, біздің ортада да мейлінше қарапайым адам болды. Дәріс оқыған кезде аудиториядағы 75 студенттің ұйып тыңдағаны сонша, тек Ғафур Мұқанұлының қоңыр даусы ғана естілетін. Тақтадағы математикалық анализдің бөлімдеріндегі теоремалар мен аксиомалар маржандай, әдемі тізбектеліп жазылатын. Бүкіл саналы ғұмырын ғылымға  арнаған, міне, осы жолда еңбек етіп, әрдайым  матанализ  тақырыптарын  өте түсінікті дәріс бергені есімде қалды.  Институтты бітіргеннен кейін, мен өте жақсы оқығандықтан, үнемі сырттай оқитын студенттерге көп көмектесетін едім. Білім беру жүйесінде қырық жылдай математикадан мектепте мұғалім болып жұмыс істеймін, қазір зейнеткер болсам да,  математикадан есептер шығарумен айналысамын, себебі маған берген ұстаздардың білімдері жоғары болған деп есептеймін, сондықтан  Ғафур Мұқанұлына алғысым шексіз.

Қарлығаш ӘМРЕНОВА,

Екібастұз қаласы, мамандандырылған

 «Зерде» дарынды балалар мектебінің

 математика пән мұғалімі

 

 

НАСТОЯЩИЙ «ОТЕЦ ФАКУЛЬТЕТА»

Первая встреча с Гафуром  Мукановичем состоялась в августе 1971 года на организационном собрании студентов 1 курса. От этой встречи остались самые приятные впечатления. Интеллигентный, спокойный тон разговора – чувствовалось, что перед нами настоящий «отец факультета» (он был в то время деканом).

На втором курсе в течение целого семестра Гафур Муканович читал нам лекции по математическому анализу. Хорошо знал предмет, прекрасно владел речью, лекции проводил интересно. В его лекциях всегда прослеживалась строгая последовательность изложения материала, «железная» математическая логика. Занятия и семинары проходили интересно, по-деловому, результативно. Нам, будущим педагогам, а некоторые из нас стали впоследствии руководителями школ, его уроки были очень полезны и необходимы. О дальнейшей перспективе мы, еще студенты,  не особо задумывались, но Гафур Муканович так строил свои занятия, что вызывал неизменный интерес аудитории. Неслучайно поэтому у подавляющего большинства студентов нашей группы были хорошие результаты по математике.

Сомнения... Поиски решения

 

После окончания института мне приходилось встречаться с ним неоднократно в качестве учителя, руководителя школы, впоследствии и госслужащего. И всегда эти встречи приносили мне, как в далекие студенческие годы, чувство глубокого удовлетворения. Гафура Мукановича интересовало практически все: как сложилась моя педагогическая деятельность, что у меня в личном плане, чем я сейчас занимаюсь. Хотелось бы добавить, что такие педагоги надолго остаются в памяти студентов, всех тех, кого они когда-либо учили.

Последняя наша встреча с ним была в 2012 году, когда я руководил  районной профсоюзной организацией учителей. Гафур Муканович,  как всегда, был добрым, жизнерадостным.  И тогда  у нас состоялся, хоть и  коротенький, но традиционно задушевный разговор.

Внешне он выглядел таким образом: крепыш, небольшого роста, седовласый.  К девяти часам, когда вся группа собиралась на сдачу экзамена,  он произносил «Ну, потихонечку начнем…». Эти слова заставляли собраться, а доброжелательный тон снимал напряжение, свойственное студентам перед экзаменом. 

О том, что Гафура Мукановича не стало, я узнал из областных газет. Было, конечно, очень жаль. Отдельные моменты своей педагогической деятельности  я  сверял по нему, своему педагогу.

 Владимир ГОРОБЕЦ,

директор  Железинской детской школы искусств,

выпускник Павлодарского пединститута 1975 года

 

 

НАШ ЛЮБИМЫЙ КУРАТОР

 «Что может быть честнее и благороднее, как учить других тому, что сам наилучшим образом знаешь...»

(М. Квинтилиан)

Вот уже третий год мы, студенты третьего курса специальности «Русский язык и литература» и «Русский язык и литература в школах с нерусским языком обучения», являемся сплоченной и дружной группой под чутким руководством нашего замечательного куратора Старченко Галины Николаевны. С первых дней Галина Николаевна стала для нас  близким человеком и  другом, ведь именно к ней мы в первую очередь обращаемся по учебным или личным вопросам, зная, что это не останется без внимания.

Нас поражает благородство, невероятное трудолюбие, чувство справедливости  и честность нашего замечательного куратора. Помимо кураторства, Старченко Г.Н. преподает нам такие предметы, как история русской литературы 19 века, методику преподавания литературы и инновационные подходы в преподавании филологии. Не случайно эпиграфом к данной статье мы выбрали слова М. Квинтилиана, потому что Галина Николаевна учит нас не только практическим умениям и навыкам, но и воспитывает в нас духовные качества, которые, несомненно, присуще ей самой. С этого человека хочется брать пример. Галина Николаевна активно участвует в общественной жизни, чему и нас приучила. Вместе с нашим куратором мы посещаем различные мероприятия, такие как цветаевский костер, литературные выставки, концерты, музеи.  Благодаря ей, мы познакомились с творчеством поэтессы Ольги Николаевной Григорьевой, с которой активно сотрудничаем   по сей день. Совсем недавно, 20 апреля Галина Николаевна организовала масштабный, великолепный вечер, посвященный О.Н. Григорьевой, в котором мы принимали непосредственное участие.

Мы очень любим и уважаем нашего куратора – нам с ней невероятно повезло! Не представляем своей студенческой жизни без нее. И, когда после окончания вуза мы будем вспоминать студенческую пору, то первым делом вспомним о ней,  добрейшей души человеке и профессионале –  Старченко Галине Николаевне.

Студентки гр. РиЛ-32 Брулевич Е. , Штрайф А.

 

 

Назначение педагога –любить

Педагог – это не просто профессия, это звание, которое необходимо пронести с достоинством, чтобы позднее твои воспитанники с любовью и добром вспоминали свои встречи с тобой.

Прав тот мудрец, сказавший, что нельзя привить любовь к тому, чего не любишь сам. Основное назначение педагога заключается в том, чтобы донести до каждого своего подопечного, что человек велик своей человечностью, своей любовью к людям. Педагогу нужно не только учить детей, но и самому учиться у них. У Конфуция есть высказывание: «Учитель и ученик растут вместе».

Я считаю, современный педагог – это человек широкого кругозора, который обладает необходимыми знаниями в области педагогики, методики,  психологии, компьютерных технологий, хорошо разбирается в проблемах воспитания и обучения детей, способен проявить инициативность, самостоятельность в устойчиво изменяющихся педагогических ситуациях и креативность в организации образовательного процесса.

В наше трудное время, педагогам XXI века, приходится жить в новых условиях, когда компетентность, творчество, профессионализм, инициативность, готовность брать ответственность на себя являются основными качествами педагога. Как говорится в русской поговорке «Я и жнец, и жрец, и на дуде игрец». К чему и нужно стремиться.

Педагогами не рождаются, а ими становятся и это очень долгий и утомительный процесс. До конца из тех, кто закончил педагогический вуз, не каждый может дойти. В далеком 1975 году нас в группе было 25 человек, из них в системе образования осталась половина, а стали настоящими педагогами еще меньше. Что же нужно влить в студента, чтобы он выдержал в будущем испытания профессией и остался ей верен, чтобы стать настоящим педагогом? Какие дисциплины и как вести, чтобы за четыре года учебы у него сформировалось профессиональное самосознание?

Я вспоминаю, как нас в студенческие годы учили наши преподаватели. Каждый из них считал свою дисциплину самой главной, потому что они любили свой предмет до умопомрачения и хотели, чтобы студенты знали именно их дисциплину лучше, чем остальные.

 Помню, как возил нас в городском автобусе У.С. Капенов на практику, а по ходу спрашивал, хватает ли нам стипендии, не голодаем ли, завтракали мы сегодня или нет, пытался оплатить наш проезд. И это не потому, что у него деньги лишние были, а я понимаю это как признак его Человечности. А сколько вариантов проведения только диктанта по русскому языку он знал, но мы в то время в силу своей молодости не ценили его как методиста. Это сейчас с высоты своих прожитых лет мы понимаем. И каждый раз, проходя мимо барельефа с его изображением, я мысленно благодарю его за уроки человечности и жизнь за то, что дала возможность общаться с таким человеком.

Преподаватели немецкого языка во главе с О.К. Жармакиным дали нам такие фундаментальные знания по немецкому языку, что даже через сорок лет мы можем с достаточно хорошим произношением читать и самостоятельно переводить. А перевод текста объемом в десять тысяч знаков, которыми, как мы тогда считали, зря нас загружают, по сути являются одним из лучших методов обучения неродному языку, способствующий увеличению словарного запаса.

Мы помним практические занятия К.А. Ашитовой, на которых она дотошно требовала выполнения нами работы над ошибками в диктантах, заучивания наизусть правил и исключений из них. Для нашей группы анекдотической шуткой стало одно из них: «уж, замуж, невтерпеж», потому что в группе был всего один парень, а остальные -девушки. Работа над ошибками и есть современный метод –рефлексия. А на кураторских часах Карашаш Ахметовна воспитывала в нас качества активного гражданина, педагога-общественника. Под ее профессиональным руководством наша группа участвовала во всех субботниках, которые назывались «чистая пятница», в ноябрьских и майских парадах, принимала активное участие во всех институтских мероприятиях, соревнованиях, конкурсах, работали в студенческих стройотрядах. У каждого студента в группе было свое общественное поручение. Мы не пропускали ни одной премьеры в драмтеатре имени А.П. Чехова.

У З.А. Монастыренко, которая никогда не позволяла себе повышать голос на студентов, мы учились педагогической этике взаимоотношений и потихоньку перенимали ее стиль в манере одеваться и следить за собой. И именно она обучила нас первым навыкам научной работы по изучению художественной литературы и вместе с ней мы корпели над поэтической лексикой А. Вознесенского.

Вот так преподаватели Павлодарского педагогического института, каждый по-своему, формировали профессиональное самосознание своих студентов в далекие восьмидесятые годы.

К.п.н., доцент кафедры дошкольного и начального образования

 М.Ш. Кунанбаева 

 

 

РАДУЕТ, КОГДА МОИ УЧЕНИКИ ПРЕВОСХОДЯТ МЕНЯ…

В этом году наш институт отмечает юбилей, мы вспоминаем об истории института, о победах наших студентов и свершениях выпускников, однако мы считаем, что в праздничной круговерти нельзя забывать о тех, кто и по сей день рядом с нами. Нашу статью мы хотим посвятить преподавателю педагогики, методики научно-педагогического исследования и педагогического мастерства –  кандидату педагогических наук, доценту, профессору Павлодарского государственного педагогического института - Осиповой Серафиме Валерьяновне.

– Что для Вас стало определяющим в выборе профессиональной деятельности?

– Интерес, прежде всего, еще учась в школе, я работала вожатой, занималась детьми, водила их в походы, т.е. была приближена к педагогической деятельности.

– Почему вы стали преподавателем?

– Веление сердца, скорее всего. Были хорошие педагоги, которые меня обучали, это учителя русского языка, труда, с которых я брала пример.

– Что вам больше всего нравится в вашей работе?

– Невозможно сказать однозначно. В настоящее время – это горящие глаза учеников, в данный момент – студентов.

– Что вы считаете самым большим достижением в вашей педагогической деятельности?

– Достижения – получать результаты, успехи учеников, студентов. Когда ученики превосходят учителя – вот это радует. У меня был всего один класс выпускной, с 5 по 11 класс. Один из них стал крупнейшим предпринимателем нашей области – это Алипов Канапия. Ряд моих выпускников в школе избрали профессию учителя. Преподавая математику в школе, многие избрали именно этот предмет, стали работать учителями математики в сельских школах, что я очень ценю и по возможности оказываю помощь. Перейдя работать в институт, удовлетворение получаешь тогда, когда видишь, что студент ставит правильные цели и приобретает навыки исследовательской деятельности.

– Как вы повышаете интерес и мотивацию ваших студентов?

– Хороший тон в этом плане задает самообразование педагога – это средства массовой информации, интернет, курсы в «Орлеу», где мы получаем основную базу знаний и применяем это в своей практике, и конечно же, мне помогают в этом наши студенты.

– Какие особенные методы и технологии вы используете на ваших занятиях?

– Основной акцент мы ставим, ориентируясь на специфику предмета, если это педагогика, то будет определенный ряд технологий, если научно-педагогические исследования, то другой подход. В общем говоря, применяются технологии критического мышления, педагогического сотрудничества, различные тренинги.

– Чему Вам пришлось научиться и что преодолеть, чтобы стать тем, кем Вы стали?

– Вы знаете, все как-то получалось само собой, наверное, пример родителей, учителей, понимание учеников, поддержка семьи, благодаря которой я получила в Алмаатинском университете звание, где была присвоена степень кандидата педагогических наук.

– Назовите, пожалуйста, людей, которые повлияли на Вас? Что они для Вас значили?

– Если говорить о периоде работы в институте, то, конечно же – это коллеги и руководители. В этом плане хороший пример подал ректор Фрезоргер Анатолий Давыдович, в его голосе всегда звучали нотки, за которые можно было ухватиться, приобщить свои знания и опыт. Также примером и образцом в работе была Вера Константиновна Омарова, которая всегда поможет и подскажет. Идя рядом с друзьями, подругами, с прекрасными руководителями, шаг за шагом отмеряем свой путь.

– Охарактеризуйте себя в двух словах.

– Я оптимист и ответственная.

– Что бы вы могли посоветовать студентам и молодым специалистам в их начинаниях?

– Ориентир на то, чтобы чувствовать хорошо веление времени, так как образование не стоит на месте и каждый день, каждый час, каждый год выставляются новые требования, которые отражены в документах Республики Казахстан и необходимы сегодняшним школьникам. Поэтому пожелание быть гуманными, увлеченными и творческими.

– Каким Вы видите наш институт через 10 лет? И чтобы вы пожелали нашему институту?

– Я вижу наш институт через 10 лет впереди идущим, инновационным, с прекрасными руководителями и преподавателями. Хочется пожелать процветания, единство действий, исследовательского пути, умножение того, что есть.

– Спасибо большое.

Интервью провели студенты

группы ПМНО-32: Акимова Е, Гонтовая   Н, Морозова

Совершенно потрясающий материал получила недавно из дальнего зарубежья научный сотрудник Центра Светлана Филипповна Нуркенова. Ее бывший коллега не только отозвался на ее просьбу написать очерк о Н.Г.Шафере в будущую книгу об этом удивительном человеке. Михаил Зиновьевич, которого помнит и любит не одно поколение наших выпускников-филологов, прислал очерк о становлении кафедры литературы нашего вуза и о ее первом заведующем – Вениамине Семеновиче Махлине. Уверены, эти материалы вы прочитаете с большим интересом. Вот она – живая история глазами очевидца и активного участника событий тех лет.      

 

М. Шейнин  

ОН БЫЛ МОИМ  ДРУГОМ И БРАТОМ 

 

Михаил Шейнин, Мельбурн, Австралия.   

   

На филологическом факультете всегда царила атмосфера влюбленности. Флюиды нежных чувств, излучаемые юными девами, невидимым потоком заполняли учебные аудитории  разносились по гулким коридорам здания. Восемьдесят процентов наличного состава неопытных, но уже созревших для любви барышень-первокурсниц с первого взгляда влюблялись в преподавателя старославянского языка Роберта Матвеевича Гейгера, молодого, породистого, уже начинающего полнеть мужчину, с неотразимым взором волооких глаз. Другие десять процентов отдавали предпочтение декану Георгию Ивановичу Киршу:  у него были игривые, словно подернутые масляной пленкой, глаза-вишенки (что вполне оправдывало его фамилию) и вдобавок к ним талант задушевно беседовать со студентками, располагая их к откровенности. И только каких-нибудь пять процентов распахивали свои сердца навстречу Вениамину Семеновичу Махлину. Его поклонницы, сказать правду, не отличались миловидностью лиц, зато заключали в себе, что называется, глубокое внутреннее содержание. Однако в этом немногочисленном унылом ряду было одно исключение: миниатюрная, хорошенькая, похожая на старинную изящную фарфоровую статуэтку работы восточного мастера, кореянка Ольга Л. Надо сказать, что к концу первого курса пылкая влюбленность уступала место спокойному теплому чувству, которое сохранялось надолго, иногда на всю жизнь. Но влюбленность в Махлина была стойкой и не подчинялась бегу времени. Упомянутая Ольга вела тайный дневник, которому доверяла свои любовные страдания. Увлекшись сочинительством, она неожиданно обнаружила в себе авторское тщеславие и потому решилась показать дневник двум своим закадычным подружкам.  Надо ли говорить, что после этого о непреодолимом влечении несчастной Ольги, по всем признакам похожем на болезнь души, узнал весь факультет, за исключением самого Вениамина Семеновича. И когда спустя несколько лет я поведал ему эту историю, он был непритворно удивлен и даже смущен. Подружки же охотно пересказывали наиболее впечатляющие эпизоды дневника и в один голос утверждали, что читать его не менее интересно, чем "Анну Каренину". Дневник этот впоследствии едва не стоил жизни его автору. Выйдя замуж, Ольга продолжала бережно хранить свои интимные записки на дне платяного шкафа. Но однажды, вернувшись с работы, обнаружила своего мужа, горячего человека с Кавказских гор, сидящим на полу перед раскрытым дневником. Глаза мужа были налиты кровью, дышал он порывисто и громко. Как потом вспоминала Ольга, в этот момент она поняла, что ее может постигнуть участь Дездемоны. Но никакого кровопролития не произошло. Муж объявил, что они немедленно уезжают в его родной горный аул, а дневник в тот же вечер сжег... Когда Вениамин Семенович умер, кто-то прислал Ольге вырезанный из газеты некролог. Она залилась слезами и рыдала три дня без всякого объяснения причины своих слез... 
   За что же можно было так безумно влюбиться в этого внешне ничем не примечательного человека? 

В центре - В. С Махлин
   Он не обладал атлетическим телосложением, мускулы не бугрились под рукавами его пиджака, не распирали грудь. Был он худощав, строен, но узкой кости, что невольно создавало обманчивое впечатление беззащитности и слабости, особенно когда он улыбался своей немного детской, застенчивой улыбкой. Глаза его скрывались за толстыми стеклами массивных очков, и казалось, что они слишком тяжелы для его лица, так как время от времени сползали к кончику носа и ему приходилось водружать их на предназначенное им место. Во всем его облике чувствовалась подтянутость, собранность, внутренняя сосредоточенность на каких-то своих, неведомых нам мыслях. 
   По-настоящему мы узнали Вениамина Семеновича только тогда, когда он начал читать нам курс русской литературы хх века. Случилось это в один из предновогодних дней. Хотя до праздника оставалась еще добрая неделя, в аудитории царила карнавальная атмосфера. Предвкушающие новогоднее веселье юные создания, словно позабыв, что впереди маячит грозная сессия, заливисто галдели, как воробьи под лучами майского солнца. Он вошел в аудиторию, недовольно окинул взглядом своих слушателей и, пробормотав нечто вроде: "Сумасшедший дом!.." - прошел к кафедре, разложил на ней листы, испещренные его мелким, с характерным наклоном влево, почерком и принялся читать лекцию.  
   Слушать его было невероятно трудно. Мысли его, казалось, наплывали нестройными рядами, обгоняли друг друга, ветвились в многочисленных придаточных предложениях, которые не всегда подчинялись воле говорящего. Тогда он останавливался, поднимал глаза от своих конспектов и устремлял взгляд куда-то вдаль поверх наших голов, словно стремясь удержать ускользающую мысль. Интонации его красивого голоса тоже были необычны: поток речи подчинялся какому-то подчеркнуто волнообразному движению, отрезки фраз то поднимались, то опускались - вверх-вниз, вверх-вниз... Иногда в такт речи вздымалась узкая кисть его руки с тонкими и длинными, "музыкальными" пальцами, и тогда казалось, будто он дирижирует невидимым оркестром, исполняющим технически трудную словесную симфонию. К тому же он не делал никаких скидок на наше юное невежество. Он углублялся в эстетические разногласия между старшими и младшими символистами, не беря в расчет, что мы о них и слыхом не слыхивали. Он погружал нас, едва умеющих плавать, в океан поэзии. Но уже летали под высокими сводами аудитирии вызванные нашим лектором тени Владимира Соловьева и Андрея Белого, Валерия Брюсова и Александра Блока, смутно тревожа наши души, уже распахнулся перед нами особый, параллельный реальному, обыденному и противостоящий ему поэтический мир, частью которого был и сам Вениамин Семенович. 

  Но вот, наконец, и перерыв. Ко мне подходит Танечка Ш., отличница, всем известная своим крайне добросовестным отношением к учебе, и, озабоченно глядя мне в лицо широко распахнутыми серыми глазами, спрашивает: "Ты что-нибудь понял?". Преодолевая искушение покрасоваться перед красивой девушкой, честно признаюсь: "Нет, ничего не понял!". 
   Нужно было, чтобы прошло время, прежде чем мы стали постепенно привыкать к манере Вениамина Семеновича. Да и сам он все чаще отрывался от своих записей и уже совсем другим тоном беседовал с нами. Мы оценили его эрудицию, а в сложности умозаключений увидели не пренебрежение к нам, а желание поднять своих слушателей до того культурного уровня, на котором находился он сам. Он показывал нам, как перипетии личной судьбы поэта воплощаются в лирическом переживании, в скрытой обусловленности движения образов с их многозначностью, потаенными смыслами, приблизиться к пониманию которых можно только интуитивно, и это роднит поэзию с музыкой. Он учил нас рассматривать русскую поэзию как важнейшую часть национального культурного кода. Он убеждал нас в том, что поэзия - это голос любви, а поэтическая речь с ее ритмикой и "созвучьями слов живых" - высшая форма существования языка. 
   Но ведь для студентов важна не только эрудиция преподавателя, его ум - не менее важна и его совесть. В Вениамине Семеновиче чувствовалось то качество истинно российского интеллигента, которое можно было бы назвать порядочностью. И весь его облик, и исходящая от него энергетика добра, что было особенно заметно, когда он улыбался своей совершенно лишенной сарказма и тем более лицемерия улыбкой, - все убеждало в этом. Невозможно было представить себе, что Вениамин Семенович способен совершить подлость. В бытность свою заведующим кафедрой литературы он буквально спас одного страдающего алкоголизмом коллегу. Ректор принял решение уволить запойного педагога без всяких разговоров. Однако Вениамин Семенович встал на защиту бедолаги: "Мы должны ему сначала помочь, попытаться вылечить его, а там уж видно будет...". Неумолимый ректор сдался и договорился с соответствующим лечебным учреждением. Лечение пошло на пользу: преподаватель отказался от спиртного, даже опасался пить крепкий чай, успешно обучал студентов и впоследствии, просветлев разумом, женился и защитил диссертацию. 
   Одно событие, свидетелем которого я был, возможно, еще ярче характеризует Вениамина Семеновича как исключительно порядочного человека. Лишившись  поста заведующего  (о чем речь впереди), но продолжая работать на кафедре старшим преподавателем, он, как и все мы, был назначен куратором учебной группы. Самой примечательной фигурой в ней была некая студентка Р., черноволосая девушка в огромных очках на пол-лица, с орлиным носом и пытливым взглядом карих глаз. Всем на удивление она обнаружила жгучий интерес к общественным наукам. На лекциях по истории КПСС, где неизменно устанавливалась атмосфера безмятежного, сонного спокойствия, она донимала лектора каверзными вопросами, чем вызывала нехорошие смешки сокурсников. Когда студентка Р. поднимала от конспекта свой орлиный нос и, раздувая ноздри, устремляла задумчивый взгляд на преподавателей, те внутренне содрогались, ожидая неминуемого подвоха. На втором курсе она не на шутку увлеклась диаматом, читала рекомендованную к семинарам философскую литературу, что рассматривалось сокурсницами как признак серьезного душевного расстройства, и наконец объявила матери, что ей жизненно необходимы сочинения Гегеля. Мать не медля бросилась по библиотекам - Гегеля нигде не было, Наконец собрание сочинений немецкого философа было обнаружено на верхней полке в библиотеке Дома Политпросвещения, где оно мирно покоилось под толстым слоем пыли, не потревоженное уже несколько лет. 
   Многочисленные исторические примеры показывают, что чтение Гегеля не проходит даром. Мысли студентки Р. постепенно обретали диалектическую изощренность, ее так и тянуло с кем-нибудь подискутировать. И повод вскоре нашелся.  В канун первомайских торжеств, согласно устоявшейся традиции, декан собирал студентов факультета - каждый курс отдельно, - чтобы напомнить о гражданском долге, а также о возможных карах за его невыполнение. Тогда-то в унылой тишине переполненного зала и раздался всем знакомый голос студентки Р. : "А почему явка на демонстрацию обязательна? Это же дело добровольное!". "Как это добровольное?!" - опешил декан. "Ну, так! А где написано, что явка обязательна? В каком документе? Вы мне можете его показать? Я, как свободная личность, свободна от навязываемых мне обязательств!". Было видно, что декан застигнут врасплох, раздражен и растерян. Ему бы возразить словами того же Гегеля, что свобода, дескать, есть осознание необходимости, но, к несчастью, диалектику учил он не по Гегелю и потому воззвал к совести: "А проявить солидарность? Отказываетесь?..". "Да какую солидарность! - с сарказмом в голосе воскликнула студентка. - Что изменится в мире, если я пройду в колонне и перед трибуной выкрикну "Ура!".  Тут декан поспешил закончить собрание, и Р. покинула аудиторию под одобрительные смешки и возгласы сокурсников. 
    Таковое вольнодумство следовало в корне пресечь, потому что от вольнодумства, как известно, только один шаг к дессиденству, не приведи Господи! 
    И было незамедлительно созвано совещание кураторов. Декан, обладавший артистическими способностями, вошел в роль праведного защитника устоев и обрушился на строптивую студентку со всей присущей ему эмоциональностью. 

 
И наконец прозвучали ожидаемые слова: "Таким, как она, не место в наших рядах!". Положение было серьезным: декан располагал кое-какой дополнительной информацией о вольнодумке. В аудитории нависла угрюмая тишина. Тут-то и раздался спокойный твердый голос Махлина: "Девочка серьезно больна. И дома у нее не все в порядке. Она даже просит подруг к ней не заходить. Её нужно оставить в покое и дать ей доучиться...". "Тем более, - не унимался декан. - А как она в школе работать будет! Гнать таких!" "Ничего, устроится где-нибудь в библиотеке, - возразил куратор все тем же спокойным тоном. И декан понемногу стал остывать, ибо был он в сущности вовсе не злым и не злобствующим человеком - просто при исполнении...  А студентка Р. благополучно дожила до получения диплома. Пожалуй, она так никогда и не узнала, как защитил ее Вениамин Семенович, а ведь положение его в это время было непрочным... Это спокойствие, трезвость, несуетность перед лицом обрушившихся на него неприятностей и бед, о которых студенты знали, вызывали не только уважение, но и симпатию к нему самых разных людей. В глазах многих он был тем человеком, на которого можно положиться, которому можно довериться. В самых драматических обстоятельствах жизни он не выплескивал свои эмоции наружу, не искал сочувствия и поддержки, он все держал внутри себя, и можно было только предполагать, каких усилий ему это стоило. В дни расправы над Н.Г. Шафером я пришел к нему в полном смятении чувств и мыслей. Мы говорили тогда о многом, только не о самом главном, не о том, что тревожило нас. И уже прощаясь, на лестничной площадке, я наконец решился задать вопрос, ради ответа на который и пришел:  «Как же жить дальше после всего этого?". Он ответил спокойно, с грустной усмешкой на лице: "Надо жить так, как будто бы ничего не случилось...". И чувствовалось, что это не успокоительные слова, а убеждение, выстраданное бессонными ночами, после унизительных допросов... 
   Мне часто казалось, что он относится ко мне как к еще не повзрослевшему младшему брату, которого необходимо опекать. Вчерашний студент, я стремительно перешел в новое, психологически непривычное для меня положение преподавателя вуза. Вениамин Семенович опасался, как бы я не натворил глупостей, присущих неопытной молодости. Опасения его вскоре подтвердились. Как раз в эту пору у меня наметился роман с одной студенткой, чья репутация, по мнению преподавателей филфака, была, мягко говоря, не слишком высокой. И хотя роман этот не продвинулся дальше начальной стадии, Вениамин Семенович не на шутку встревожился и пригласил меня к себе домой, дабы направить заблудшую овечку на путь истинный. Жил он тогда в маленькой, тесной, считавшейся трехкомнатной квартирке. Собственно говоря, пригодной для жизнедеятельности  была  только одна комната, гордо именовавшаяся залом, остальные две были похожи скорее на чуланчики, чем на жилые комнаты. Он усадил меня в кресло у стены, заставленной самодельным стеллажом. Нижние полки его прогнулись под тяжестью толстых альбомов с иллюстрациями картин из лучших музеев мира. Так вот оно что, подумал я, Вениамин Семенович увлекается живописью! Между тем мой Учитель (и по совместительству начальник), нахмурив лоб и придав своему лицу крайне недовольное выражение, принялся угрюмо распекать меня за легкомыслие и неосмотрительность. "И что ты в ней нашел? Зачем она тебе сдалась? Уже все говорят:  и чего это он с ней ходит!". Словам своим он стремился придать весомость отеческих нравоучений и, надо признать, преуспел в этом. Из кухоньки, где готовилось угощение, то и дело выпархивала жена Вениамина Семеновича, красивая брюнетка Жанна и, улыбаясь, бросала на меня лукавые взгляды. Я сидел красный как рак, и единственным моим желанием было поскорее провалиться сквозь землю. "Ну, если тебе уж так надо, - продолжал Вениамин Семенович, - то вон есть заочницы...". "Вена, чему ты его учишь!" - укоризненно воскликнула Жанна, сама из бывших заочниц. "А что, Жанчик, дело житейское, они люди взрослые, самостоятельные, сами за себя отвечают!" - не сдавался Вениамин Семенович. Наконец, устремив на меня долгий, немигающий взгляд, словно просвечивая насквозь, он удостоверился, что с меня достаточно: его нравоучения вполне достигли цели. Выражение его лица вдруг резко изменилось: откуда ни возьмись на лицо наползла мягкая, обезоруживающая улыбка, из глаз метнулись лукавые искорки, и он спросил меня с неожиданным любопытством подростка: "Ну как она хоть как баба, ничего?".  "Вениамин Семенович!.." - только и нашелся что выдавить я из себя...  "Ну ладно, ладно, сейчас будем ужинать!" - и он принялся заботливо угощать меня, объясняя  особенности приготовления и вкуса каждого блюда. 
   Невидимые нити дружбы, внутреннего тяготения друг к другу связывали нас. Однажды мы с ним случайно встретились в Москве. Я появился в известном на всю страну третьем, гуманитарном, зале Библиотеки Ленина позже обычного. Все места уже были заняты, и я медленно пошел по центральному проходу, вертя головой направо и налево в надежде найти освободившееся место. Вдруг на одном из крайних к проходу столов я увидел разбросанные в беспорядке листы, исписанные его рукой.  Тут уж ошибки быть не могло: второго такого почерка ни у кого не было! Но где же он сам? Конечно же, в курилке! Я уселся на стул и стал ждать появления Вениамина Семеновича. Вот, наконец, и он. Мы радостно обнялись. Ни о какой работе в этот день не могло быть и речи. Мы вышли из библиотеки, миновали Александровский сад, Проезд Серова и оказались на Кировской. А потом побрели по Москве, молча наслаждаясь предвечерней суетой огромного города. Мы медленно шли наугад, без всякой цели, заходили во встречавшиеся на пути антикварные и букинистические магазины, иногда останавливались перед фасадом какого-нибудь здания, построенного в стиле модерна начала ХХ века, и он объяснял мне особенности его архитектуры... Начинало темнеть, надо было возвращаться домой. "А мы с тобой проделали порядочный круг," - сказал он удовлетворенно, радуясь тому, что во время этой долгой прогулки не почувствовал ни усталости, ни одышки, ни гнетущей сердечной боли. К тому времени он был уже серьезно болен, успел отлежать в больнице с тяжелым инфарктом. Но мог ли я тогда предположить, что пройдет совсем немного времени - и он уйдет от нас навсегда.  Уйдет в своем бренном, плотском облике, чтобы продолжить духовное существование в нашей памяти, в наших мыслях и чувствах... 
многие близкие к нему люди ощущали в нем скрываемую им самим внутреннюю душевную хрупкость, и я слышал однажды, как Владимир Андреевич Андреев, заведующий кафедрой литературы Омского пединститута, друг молодых лет Вениамина Семеновича, говорил декану Георгию Ивановичу Киршу: "Берегите Веньку!". Было это вскоре после драматических событий, связанных с нашумевшим "делом Шафера"... 
   В первый год моей работы Вениамин Семенович, тогда еще заведующий кафедрой, озабоченный перспективой моего поступления в аспирантуру, отправил меня в Алма-Ату, к профессору Смирновой. Он хотел (и надеялся), чтобы она познакомила меня со своим сыном, молодым, но уже известным литературоведом Владимиром Марковичем, который в дальнейшем мог бы стать моим научным руководителем. Пикантность ситуации заключалась в том, что сам Вениамин Семенович был проблемным аспирантом профессора, ибо по причинам разного рода все никак не завершал свою кандидатскую диссертацию. Он предупредил меня, что Смирнова, человек непредсказуемого настроения, может быть и резкой, и бесцеремонной и самое главное не стушеваться перед ней. И вот с рекомендательным письмом в кармане отправился я на встречу с грозной Смирнихой, как называли ее студенты и аспиранты. Я нашел ее в одной из аудиторий КазПИ, где она принимала экзамен по фольклору. Смирниха оказалась пожилой женщиной небольшого роста, с громким скрипучим голосом и решительными жестами. С суровым выражением на лице она восседала на стуле в накинутой на плечи заметно потертой на груди шубейке и пребывала в свойственном ей состоянии раздражения. На улице зима, пасмурно и сыро, в аудитории холодно, студенты ни черта не знают... Ну, подумал я, в хорошую же минуту я к ней попал: сейчас выскочу от нее вслед за очередным студентом как ошпаренный... И робко остановился у двери в ожидании, когда же она обратит на меня внимание. "Вы по какому делу?" - наконец спросила она. Я представился и протянул ей конверт с письмом. "Ну как он там?" - прозвучал второй ее вопрос. "Да вот, к сожалению, болеет - экзема, сейчас в больнице". И покуда я отвечал, она быстро пробежала глазами письмо, в котором, помимо рекомендаций, содержалось и изложение очередных причин и обстоятельств, тормозящих завершение диссертации. 

Отложив письмо, она вдруг, с неожиданной материнской теплотой и нежностью, задумчиво произнесла: "Бедный Биня!..".  
   Тогда я впервые увидел Алма-Ату и полюбил этот замечательный город, со всех сторон окаймленный величественными горами с их сверкающими под солнечными лучами снежными вершинами. Какой контраст плоскому степному Павлодару! Я понял, почему Вениамин Семенович тосковал по Алма-Ате, где прошли его детство, юность, где он был упоен первой любовью и был безоблачно счастлив. Тут оставались его друзья, здесь был тот круг общения, тот культурный ареал, внутри которого он чувствовал себя как рыба в воде. Недаром он как-то обмолвился в разговоре со мной: "Ну что Павлодар... Глобальная провинция...". Он любил свою Алма-Ату, город, где смешались Восток и Запад, где звучали разные языки, почитались разные традиции. Он лубил шум и гвалт городского базара, летнее журчание арыков, запах алмаатинского апорта... Он любил свой университет за царивший в нем «неистребимый дух вольности", как он сам мне неоднократно говорил. Не уверен, стал ли Павлодар его настоящим домом. Все острее он чувствовал, что ему не хватает этой безоглядной пленительной вольности, - она исчезала вместе с юностью... 
   Но   менялось и время. Веселый бунтарский дух, свобода самовыражения, напряженные поиски истины - все это становилось делом непозволительным, даже опасным, и нужно было приспосабливаться к новым условиям жизни. Когда-то, "на заре туманной юности", он начал свою автобиографию такими словами: "Я родился в тюрьме". Это было точное воспроизведение биографического факта. Отца его, одного из первых капельмейстеров алмаатинского оперного театра, арестовали в одном из зловещих тридцатых годов; мать тоже оказалась в застенках НКВД, где и произвела на свет хилого малыша, за жизнь которого ей еще предстояло бороться. Возможно, это и спасло молодую женщину от расправы... Юношу Махлина вызвали в отдел кадров и предложили изменить первую фразу документа на общепринятый стандарт. Только и всего. Но в 70-е годы прошлого века такое ерничанье уже могло дорого стоить. Впрочем, можно ли назвать ерничаньем эти слова молодого человека, никогда не видевшего своего отца, выросшего без его опеки и ласки, не слышавшего его голоса, не знавшего его рук! Это была вырвавшаяся наружу боль души... У мальчика Вени, с детства предоставленного улице, начавшего курить с восьми лет ("Я ведь был уличным пацаном", -  однажды сказал он мне с грустной, какой-то извиняющейся улыбкой), были все шансы стать городским хулиганом, грозой своего жилого района, и в конце концов угодить туда, где он и родился. Но судьба, слава Богу, уберегла его от этой участи. Его спасли книги, и впоследствии, когда он наблюдал за развитием своего сына Сени, у которого были некоторые проблемы с учебой, то неизменно повторял: только бы он читал, только бы читал... 
   Быть может, покажется странным, что Вениамин Семенович, этот интеллектуал с богатой палитрой мыслей и чувств, любил простых, незамысловатых, но добрых сердцем людей и находил для себя интерес в общении с ними. Летом он переправлялся на другой берег Иртыша с кем-нибудь из таких друзей и жил там в палатке, нисколько не страдая от отсутсрвия такого блага цивилизации, как телевизор. Книги и транзистор, конечно, были при нем. Он словно вбирал в себя покой несуетной жизни, подчиняясь естественному природному ритму, готовил на костре неприхотливую еду, любовался восходами и закатами, проводил время в неспешных разговорах, в которых не было места высокоумным мыслям. А потом возвращался в привычную обыденную жизнь загоревшим, овеянным речным ветерком, с ясными, сбросившими усталость глазами. 
   По отношению к коллегам он проявлял не только предупредительность и заботливость, но и готовность помочь, если это было необходимо.  Преподаватель казахского языка и литературы Орал Абишевич Науразбаев принадлежал к той редкой породе людей, о которых принято говорить "и мухи не обидит". Однажды он поехал в отдаленное село навестить родственников. Какие-то мерзавцы напали на него, жестоко, до полусмерти избили. Били по голове без всякой пощады... Вследствие полученной травмы он стал страдать изнурительными головными болями, время от времени с ним случались эпилептические припадки. Ему трудно было справиться с потоком бумаг, которые требовало начальство. "Оралу нужно помочь!" - говорил Вениамин Семенович и садился писать за него эти треклятые бумаги. Как-то раз Орал Абишевич пригласил Вениамина Семеновича (которого он называл Веней) и меня к себе в гости. Жена Орала Абишевича хлопотала на кухне, а мы сидели за столом в ожидании традиционного бешбармака. "Орал, спой что-нибудь!" - попросил Вениамин Семенович. Тот было стал отнекиваться, но Вениамин Семенович настаивал... Сняв висевшую на стене старенькую домбру, приняв позу акына и неуверенно перебирая струны, Орал Абишевич затянул какую-то грустную казахскую песню. Голос его был слаб, игра неумелой, но Вениамин Семенович слушал друга с теплой улыбкой на лице, радуясь, что тот, слава Богу, сегодня здоров, чувствует себя хорошо и принимает гостей по всем правилам казахского гостеприимства. 
   Когда на факультете случалась беда, умирал кто-то из преподавателей или их близких родственников, то неизменным председателем похоронных комиссий был Вениамин Семенович. Он никогда не отказывался от этого скорбного труда, как некоторые другие, ибо считал это своим естественным человеческим долгом. И была уверенность в том, что он все устроит  добросовестно, без ненужной суеты, предусмотрит каждую мелочь и не потратит напрасно лишней копейки. Люди были ему благодарны, и я вспоминаю, как Лена Степановна Янковская, преподаватель кафедры русского языка, женщина одинокая и тяжело больная, у гроба с телом самого Вениамина Семеновича шептала сквозь слезы: "Вот и Венечка умер... Кто же теперь будет нас хоронить...". 
   ...Тем временем самочувствие Вениамина Семеновича становилось все хуже. Болезнь не отступала, приходилось подолгу лежать в больнице. Говорили, что плохая работа сердца усугубляется его безостановочным курением. Может быть... И все же главную причину вижу в другом. Мучительно переживал он судебную расправу над Н.Г.Шафером, мучительны были и нравственные терзания, когда ему пришлось выступить с покаянной речью на общем собрании преподавателей и сотрудников института. Я как заведующий кафедрой несу ответсвенность... не обратил внимание... не заметил, не остановил... Эти слова не давали ему покоя, хотя все понимали, что их вырвали у него угрозами. Со всех сторон наваливались и бытовые проблемы. Жена была недовольна, что он влип в опасную историю, лишился поста, неясно даже, позволят ли ему защититься. "Не получается у меня от всего отрешиться и сосредоточиться на диссертации... А вот другие могут..." - жаловался он мне. Эта злополучная диссертация тяжким грузом висела у него на шее. В своей жизни я встречал немало кандидатов наук, которые, вполне успешно защитившись, впоследствии стеснялись своих диссертаций и предпочитали о них не вспоминать. Вениамин Семенович был слишком глубоко образован, чтобы позволить себе написать слабую работу. Но так, как ему хотелось, не получалось. И все же его исследование медленно продвигалось вперед. "Нам с тобой не пришлось поработать рядом с пишущим человеком, - не раз говорил он мне, - мы бы многому у него научились".  
   Все сильнее охватывало его предчувствие неумолимо надвигающейся смерти. Однажды чудесным летним вечером, тихим и прохладным, мы прогуливались с ним по набережной. И вдруг,  задумчиво               глядя на поблескивающую под лучами закатного солнца рябь реки, он сказал: " Я знаю, я скоро умру... Подожди, подожди, не перебивай, - остановил он меня, - я неудачник, так ничего и не сделал... Но я хочу, чтобы у тебя все было иначе...". И говорил он об этом спокойно, без надрыва, как о чем-то вполне обыденном, и от этого становилось еще страшнее. Я слушал его с бешено колотящимся сердцем. Ему шел только сорок второй год, и я не мог представить, как же он уйдет навсегда и его не будет рядом со мной!.. Я пережил своего Учителя почти на тридцать лет и только теперь, в старости, понимаю, сколько невысказанной ночной боли, безысходного отчаяния скрывали его слова!.. 

Он жил в замкнутом духовном пространстве, вдали от друзей и родственников, и в эти предсмертные дни я оказался едва ли не единственным человеком, кому он мог довериться, излить душу. 
   Вспоминаю его в минуты душевной смуты. Вот он сидит в кресле, на коленях увесистый альбом с иллюстрациями знаменитых картин. Он молча перебирает глянцевые страницы и курит, курит... Над головой вьется голубоватый сигаретный дымок... Иногда вместо альбома в руках его оказывается маленькая книжка стихов Тамары Мадзигон, его первой большой любви. Она переживет его лишь на несколько лет и тоже умрет молодой, уйдет вслед за ним. Перед смертью они случайно встретятся в Москве... 
   ...Это произошло в самом конце июля. Жаркое раннее утро предвещало знойный день. Тишину квартиры нарушил телефонный звонок. В трубке - тревожный голос Георгия Ивановича Кирша: "Миша, беги скорее к Вениамину Семеновичу, мне позвонили его соседи, с ним что-то случилось... Ты там ближе, а я сейчас подъеду". Пулей вылетел я из подъезда и помчался к дому Вениамина Семеновича. Когда я прибежал, все было кончено. Он лежал на земле, у входа в подъезд. Кто-то успел набросить на него простыню. Слишком короткую для него. Из-под нее торчали лодыжки и почему-то голые ступни ног. Тем временем стали собираться коллеги, знакомые - все, кого уже успели известить... Какой-то сосед торопливо рассказывал, как все случилось. Он видел в окно: Вениамин Семенович вернулся с утренней пробежки - он ведь бегал, вы знаете, для здоровья, ему это и врач посоветовал, но домой сразу не пошел, а присел на скамейку, вот на эту. Потом смотрю: сполз с нее и на землю упал. Выбежал к нему, а он уже и не дышит!.. 
   Тем временем подъехала машина из морга. А он все продолжал лежать на земле: должно было пройти какое-то время, прежде чем тело могли поместить в морг, - таковы были правила... Молоденький милиционер, следователь с черной папкой подмышкой, с нарочито серьезным видом расспрашивал свидетелей происшествия и составлял протокол. 
   Я поднялся в квартиру Вениамина Семеновича. Вошел в его кабинет. На письменном столе раскрытые книги, на одной из них - небрежно брошенные очки. Со спинки стула свисает рубашка. И казалось, что он только что на минутку отлучился и вот сейчас войдет в комнату, удивленно улыбнется и спросит меня: "А ты что здесь делаешь в такую рань?". 
   А потом были похороны, прощально-ритуальные речи, венки, цветы - охапки  живых цветов... Он лежал в гробу одетый в свой любимый коричневый костюм в мелкую полоску. В нем он выглядел так элегантно. Лицо его было спокойным и строгим. За гробом шла мать, Рахиль Вениаминовна, с окаменевшим лицом, с сухими, бесслезными глазами - все слезы были давно выплаканы... И все повторяла: он спит, он просто спит... Она переживет его ненадолго. Когда родственники, встревоженные тем, что от нее давно нет звонков, вскроют дверь ее квартиры, то найдут ее сидящей за столом перед грудой старых фотографий. Она хотела оживить в памяти ущедшие тени - сердце не выдержало нахлынувшей боли... 
   А мне суждено было увидеть его еще раз - в странном мистическом сне. Я стоял на ступени крутой лестницы. Нижние и верхние ее ступени были окутаны клубами густого тумана, и видны были только несколько ступеней позади и впереди меня. Вдруг туманное облако наверху расступилось, и появилась фигура Вениамина Семеновича. "Иди, иди сюда, - манил он меня. "Но я ведь совсем еще не жил, ничего не испытал!" - возражал я ему. А он словно не слышал меня и все повторял: "Идем, идем, здесь хорошо". "Но мои родители стареют, они нуждаются в поддержке - как же мне их оставить?". Но тут его фигура стала растворяться в тумане, пока совсем не исчезла... Я проснулся в полной уверенности физической реальности своего сновидения. Откуда, из какого параллельного мира пришел он ко мне, думал я, и зачем звал с собой? Может ли быть, чтобы он в последний раз протягивал мне свою руку в надежде уберечь от превратностей судьбы?.. 
   Духовная значимость человека, истинный масштаб его личности нередко открываются только после его смерти. Так случилось и с Вениамином Семеновичем. Напрасно он сокрушался, что так ничего и не успел сделать. Для нас, его учеников, он свершил самое главное - он вошел в наше сознание. Мне иногда казалось, что студенты недооценивают Вениамина Семеновича, и было обидно за него. Но вот какое письмо получил я от Зинаиды Игнатьевой, кандидата филологических наук, работавшей сначала в Павлодарском, а потом в Псковском пединститутах. Узнав, что я пишу очерк о Вениамине Семеновиче, она не могла не откликнуться. "Я с благодарностью вспоминаю многих преподавателей Павлодарского филфака. Особенный след оставили в памяти лекции Вениамина Семеновича Махлина. Живо представляю, как он стоит за кафедрой, смотрит в окно на улицу Куйбышева и монотонным голосом, почти без всякого выражения рассказывает о направлениях, течениях, группах в литературе начала ХХ века. Я обычно садилась за первый стол, прямо напротив Махлина, чтобы не отвлекаться. Мне кажется, на нашем курсе у него не было более прилежного слушателя... Записей лекций, к сожалению, у меня не сохранилось. Но именно благодаря лекциям Махлина (именам, названиям произведений, кратким пересказам, характеристикам) я начала догадываться, какой интересной, красочной, неоднозначной была русская литература первой половины ХХ века на самом деле. Поэтому, когда в период перестройки журналы наперегонки стали публиковать ранее запрещенные произведения, я отчасти была к этому  готова. Именно благодаря Вениамину Семеновичу. Мне кажется, что безразличная манера чтения лекций была своеобразным шифром, служила "охранной грамотой" от полуграмотных ушей".  
   Мы слушали литературу, если можно так выразиться, в исполнении разных лекторов. Глубина мысли при кажущейся простоте и непритязательности Наума Григорьевича Шафера; подчеркнутый академизм Вениамина Семеновича Махлина; эмоциональность и подкупающая искренность Эльвиры Николаевны Неверовой; сдержанный артистизм Юрия Павловича Андрианова... Каждый из них читал по-своему, как и положено незаурядным личностям. И благодаря им искусство слова сверкало разными своими гранями. 
   Часто вспоминаю Вениамина Семеновича, представляю себе, что бы он сказал по тому или иному поводу, как бы поступил. Что же, в этом нет ничего особенного - обычная рефлексия ученика, пусть даже и порядком состарившегося... И я уверен: если на жизненном пути человека повстречался настоящий Учитель, то, как бы трагически ни складывалась судьба, он никогда не почувствует себя абсолютно несчастным. 

 

 

«Как молоды мы были... как верили в себя!»

Часть I. Так это начиналось

В один прекрасный день в конце 2012 года получаю я от своего друга и давнего коллеги по Павлодарскому пединституту пакет из Некарсульма, где он сейчас в Германии живёт. Открываю и... как свет далёкой звезды, передо мной предстала моя молодость – Павлодарский пединститут! Я держал в руках присланный мне Альфредом Эмануиловичем Анзельмом, германистом, работавшим в те далёкие годы преподавателем немецкого языка в нашем институте, номер «Городской недели», который, в свою очередь, ему прислали его павлодарские друзья и которую издаёт мой бывший студент по ОмГУ, сын моего старинного друга, известного в Павлодаре журналиста и литератора Юрия Аркадьевича Ковхаева – Глеб Ковхаев. А в этом номере «Недели» отражена история ППИ – со дня его рождения в самом конце 1962–го и по сегодняшний день. И до меня вдруг доходит: ну конечно же, на дворе 2012-й год, значит – юбилей! 50 лет! Боже, неужели с тех пор пролетело целых полвека?!..

Я тут же связался с Глебом и похвалил его за эту, такую трогательную для меня, публикацию. Разговорились, я невольно начал вспоминать те далёкие годы, и вдруг Глеб говорит: «Слушайте, Роберт Матвеевич, всё это очень интересно, а запишите-ка эти свои воспоминания и пришлите мне, я опубликую их в  «Неделе». Павлодарцы, уверен, прочтут это с большим интересом, ведь это уже история. Да и много ли осталось ветеранов, которые могли бы поделиться своими воспоминаниями о тех годах?.. Те, кто ещё остались, прочтут и вспомнят свою молодость, а молодое поколение узнает часть истории своего города, ведь открытие института – это для города событие. Я, не колеблясь, согласился, и в «Городской неделе» в мае 2013 года появился мой очерк, который я назвал «Как молоды мы были... как верили в себя!».

По просьбе работников ППИ, ответственных за составление сборника материалов по истории Павлодарского педагогического института, посвящённого его 55-летию, в частности, моей бывшей студентки выпуска 1972 года, отдавшей родному институту 35 лет жизни, Светланы Нуркеновой (в студенчестве Галлава), предлагаю этот свой очерк в адаптированном для такого издания виде. Кто помнит меня и нашу молодость, тех эти "дела давно минувших дней, преданья старины глубокой" не оставят равнодушными, а для нынешних студентов и преподавателей института это уже кусочек истории о своей alma mater, которую полезно знать.

Итак, поехали – в середину прошлого века!

...Летом 1963-го я, выпускник Семипалатинского педагогического института, одного из старейших вузов в Казахстане, узнав, что в целинном Павлодаре открылся пединститут и что объявлен конкурс на старшего преподавателя по моему любимому старославянскому языку, купил билет на «кукурузник» (тогда и в Москву-то летали всего лишь ЛИ-2) и через полтора часа страшной трясучки был в Павлодаре. Я мечтал заниматься наукой, языкознанием, а распределён был в школу, где об этом пришлось бы забыть... (Не соблазнило даже то, что направили в первую в Казахстане экспериментальную школу старших (только 9-11-х) классов, да ещё и сразу завучем!)

Прилетел в Павлодар. По адресу нахожу 7-ю школу, на двух этажах которой размещался новорождённый институт. Спрашиваю, как мне попасть к ректору. Показали  полураскрытую дверь в кабинет, в котором по телефону с кем-то о-ч-ч-ень темпераментно разговаривал сравнительно молодой человек, требуя чего-то для института. Как сейчас слышу: «Обещали, а не выполняете... Через пару месяцев новый учебный год, что же, мы так и будем читать лекции в коридоре?!» – в этом весь он, Анатолий Семёнович Катеринин. (Речь, как я позже узнал, шла о передаче институту здания 3-й школы по ул. Куйбышева.)

 Ни приёмной, ни секретаря. Стою в растерянности и жду, когда ректор закончит свой бурный монолог. И вдруг ко мне подходит немолодая, интеллигентного вида  женщина и спрашивает, к кому я пришёл и по какому делу. Сбивчиво пытаюсь объяснить, кто я и зачем тут. Поняв, о чём речь, пригласила меня в кабинет и представилась: проректор.

 Да, это была Анна Ивановна Михайлова. Ей я и представился: закончил историко-филологический факультет СПИ, специальность – русский язык, литература, история (были тогда такие факультеты, так называемые – «широкого профиля»). Хочу заниматься наукой, а иного пути, кроме как через институт, для этого нет (в аспирантуру в те времена принимали только после отработки 3 лет по направлению).  – Ваш диплом. – Диплома... нет, вот справка. – ???  Тут для нынешнего поколения читателей требуется исторический комментарий: в те, хрушёвские, времена эксперименты проводили не только с кукурузой... Как раз с этого года перестали выдавать выпускникам вузов дипломы, а вместо них – справки! Это для того, чтобы выпускники ехали на работу по распределению. А поскольку многие молодые специалисты не всегда могли или хотели ехать туда, куда их направляли, то и придумали такой способ принудиловки. Дипломы же выдавали после трёх лет отработки по направлению при наличии соответствующей записи в трудовой книжке.

Анна Ивановна, услышав такое объяснение, сделала большие глаза и сказала: «Ну, так давайте вашу справку». Долго в неё смотрела, а потом спросила: «А на каком основании вы, собственно, претендуете на работу в вузе?» Я замялся, но, собравшись с духом, понимая, что отступать некуда, сказал: «Учился отлично, «красный» диплом получил, точнее, через три года  отработки получу. Люблю языки, лингвистику, свой любимый старославянский упомянул, на который и был объявлен конкурс. Она вертела в руках справку, где значилось: «Диплом с отличием» (пусть хоть и виртуальный, но справка-то реальная!), и о чём-то думала. Я понял, что в эти минуты решается моё будущее: «Согласен на должность ассистента (конкурс объявлялся на должность старшего преподавателя)», – ухватился я как утопающий за соломинку, чувствуя, что шансы мои тают. Анна Ивановна внимательно посмотрела на меня и неожиданно сказала: «А мы нередко отдаём предпочтение как раз молодым! Оставляйте документы на конкурс, через месяц мы сообщим результаты». Опытный педагог, умудрённый жизнью и работой с людьми человек, она поняла, чтО мной двигало: ни должность, ни карьера, ни зарплата, которая тогда, правда, была ой как невысока, но – истинная страсть к науке! Я оставил документы, вернулся в Семипалатинск и стал ждать результата.

Через месяц звонок – Анна Ивановна: «Поздравляю. Вы прошли по конкурсу. Решение конкурсной комиссии получите по почте. К 1 сентября должны приступить к работе, ждём».

 

 

 

Р.М.Гейгер, декан филфака. 1964 г.

 

И я приступил – и к работе, и к жизни в Павлодаре, который тогда, в 1963-м году, насчитывал 93 тысячи жителей, но рос как на дрожжах, и вообще к «взрослой» жизни, которая и началась у меня с этого города. А когда ровно через 12 лет, в 1975-м, я его покидал, переезжая в Омск, в городе проживало уже 330 тысяч, и он делил по количеству жителей 3-5 места в Казахстане с Чимкентом, Семипалатинском и Усть-Каменогорском (после Алма-Аты и Караганды). Эти 12 лет стали эпохой и в моей жизни, и в жизни института, и в жизни города.

И вот читаю в присланной мне «Неделе» воспоминания Лидии Константиновны Бурцевой и Каирбая Оразомбековича Базарбекова – и в моей памяти возникают картины и персонажи из тех лет, которые без всякого преувеличения можно назвать героическими. Вряд ли сейчас кто-то помнит, что первыми общежитиями для студентов были 4-й этаж в учебном корпусе (бывшая 3-я школа), который всё-таки получил институт к 1 сентября 1963 года благодаря настойчивости Катеринина, и маленькое краснокирпичное здание – старинный купеческий особнячок во дворе всё той же 7-й школы, в которое вселили мой филфак и в котором выделили и мне с женой и ребёнком комнату. Я говорю «мой филфак», потому что с 1 ноября меня назначили... деканом факультета. Да, да – вчерашнего студента. Но в те целинные времена ничему удивляться не приходилось. И это были тоже «проделки Ханумы» – всё той же Анны Ивановны: своё жизненное кредо «дорогу – молодым» она подтвердила на деле. Я  искренне отказывался: какой из меня декан, я чувствую себя ещё студентом... Но она стояла на своём и убедила в этом Катеринина, приведя  сногсшибательный по силе аргумент: он хоть не забыл, как распределяют стипендии (!). В министерство было послано представление на утверждение, и я с 1 ноября 1963 года стал первым штатным деканом историко-филологического факультета. (Справедливости ради должен заметить, что до этого обязанности декана факультета, состоявшего первый учебный год из одной группы, в которой, кстати, училась Тамара Дмитриевна Мокрышева (царство ей небесное...), выполнял на общественных началах зав. кафедрой физкультуры Юрий Анатольевич Адаменко. Но поскольку реально это был ещё не факультет, то все обязанности декана и сводились к тому, чтобы правильно распределить стипендию, над чем и подтрунивала острая на язык Анна Ивановна Михайлова.  

 

В актовом зале, собрание. 1965 г. За трибуной -

 ректор А.С. Катеринин. В президиуме декан факультета Р.М. Гейгер

         Я не оговорился, факультет именно так и назывался – историко-филологический, потому что таким сначала и был по содержанию. В 1963 году было набрано два отделения: историческое – 1 группа и филологическое – 2 группы по специальности «русский язык и литература» для русских школ (РИЛ) и 1 группа – для  казахских (РЛК). Но в таком качестве факультет просуществовал всего один год, уже в следующем, 1964-м, году план нового набора не предусматривал историков (почему – остаётся только гадать), и, таким образом, эта историческая группа оказалась в подвешенном состоянии – первой и последней. Положение непонятное: для подготовки историков нужны пециалисты-историки, соответствующие кафедры, а создавать их для одной группы – нонсенс. Запросили министерство: как быть? И министерство, как легко открыло это отделение, так же легко его и закрыло. А как быть с этой одной группой? И министерство решило так: предложить студентам самостоятельно выбрать вуз, в котором есть исторический факультет, и подать в него заявления о приёме переводом, а кому таким путём устроиться не удастся, тех распределить по двум казахстанским пединститутам – Кустанайскому и Семипалатинскому.    

         Самоопределиться удалось немногим. Неустроившихся поделили, с учётом их желания, на две части, и я лично развёз поездом ребят в оба эти города, настояв на том, чтобы каждый наш студент был обеспечен общежитием и стипендией, чего пришлось добиваться с большим трудом, вплоть до звонков напрямую из кабинета ректора Кустанайского педиснститута министру высшего образования Кали Биляловичу  Билялову, так как ни того, ни другого для «чужаков», свалившихся как снег на голову, предусмотрено не было.

 

 

Филфак. 1965 г. Группа РИЛ-21.

В центре куратор группы, декан факультета Р.М. Гейгер

 

         Моя поездка со студентами в Семипалатинск была связана и ещё с одной «миссией», прямо скажем, коварной по отношению к моей родной alma mater - Семипалатинскому пединституту. Об этом следует рассказать, потому что результаты этой моей акции, без всякого преувеличения, в значительной мере определили будущее павлодарского филфака и, в первую очередь, кафедры русского языка. Дело в том, что с начала 1964-65 учебного года общая кафедра языка и литературы, которой заведовала А.И. Михайлова, была поделена: кафедра литературы осталась за Анной Ивановной, а вот для новой кафедры русского языка заведующего не было, его надо было добыть, а на целине, понятно, они не валяются. Ничего подходящего не дал и проведённый конкурс, и у меня родилась «коварная» идея  перетащить из Семипалатинского пединститута мою бывшую преподавательницу по русскому языку, с которой мы подружились ещё в мои студенческие годы. Удивительного в этом ничего не было: она, выпускница Ленинградского университета и аспирантуры при нём, была очень молодым преподавателем, а я, как немец, в своё время  не принятый после школы, которую окончил на «отлично» (1953), ни в один из трёх вузов, куда подавал документы (да, был и такой чёрный период в истории российских немцев и страны в целом...), после чего призванный в армию и таким образом потерявший  в общей сложности пять лет, был «старым» студентом, разница в возрасте между нами была всего два года (1933 – она, 1935 – я). Я специально останавливаюсь на этом, казалось бы, незначительном в истории вуза эпизоде, потому, что, как я сказал выше, человеку этому суждено было в дальнейшем сыграть неординарную роль в истории ППИ. Речь идёт, как читатель, наверно, уже догадался, о Сталине Андреевне Кузьменко. Идея переехать в Павлодар, поданная мной, понравилась ей сразу, и она подала заявление об увольнении. Но не тут-то было... Руководство института об этом и слышать не хотело. Сейчас новое поколение просто не поймёт, как это можно не уволить работника по его собственному желанию. Но тогда это было так, несмотря даже на то, что Кузьменко отработала положенные три года по направлению. Главную роль в этом играла партийная организация, которая просто не снимала члена партии с партучёта, и  ему в такой ситуации оставалось одно из двух: или подчиниться партийной дисциплине и поставить крест на своих жизненных планах, или ослушатьтся и в результате получить волчий билет и, таким образом, тоже поставить крест, только теперь уже на своей служебной и профессиональной карьере.

В аудитории. В первом ряду в центре Р.М. Гейгер, куратор группы, декан 
факультета; 1-я слева комсорг факультета Александра Киреева (Хорст); во 2-м ряду: старший преподаватель кафедры литературы Г.И. Кирш.

 

 И вот я взялся за это нелёгкое дело, используя поддержку всё того же министра Билялова, обещавшего молодому целинному вузу неограниченное содействие. В том, что он человек слова, я убедился уже в Кустанае,  где переведённым туда моим студентам вначале не дали ни общежития, ни стипендий, и это несмотря на специальную оговорку в приказе о полном обеспечении и тем, и другим. Но одного звонка Кали Биляловичу было достаточно, чтобы студенты получили всё. На это я надеялся и в решении семипалатинской проблемы. Таким образом, я использовал свою поездку в Семипалатинск, с одной стороны, для устройства там студентов-историков, а с другой – чтобы всеми правдами и неправдами вырвать оттуда партийную Кузьменко (это я-то, беспартийный!). Без неё я дал себе слово не возвращаться. Со студентами всё было решено быстро, тем более что в моём родном институте меня помнили, во многом мне благоволили, быстро решая всякие бюрократические мелочи, и даже гордились: наш вчерашний студент – «у них» декан! Но вот когда встал вопрос о Кузьменко... Боже, чего только не пришлось ей, а вместе с ней и мне, пережить, когда она сообщила о приглашении её в ППИ и заявила о желании уволиться! Руководство института об этом не хотело и слышать. Дело дошло до того, что ей прямо в кабинете ректора стало плохо...  Чем бы всё это кончилось, я не знаю, если бы я ни «выкинул штуку». Понимая, как много зависит от этого момента, я прямо в приёмной ректора попросил разрешение позвонить якобы в свой институт, а сам позвонил в Алма-Ату министру Билялову. Так, мол, и так – и в двух словах описал ситуацию. «Пусть возьмёт трубку ректор», – коротко сказал министр. Курочкин взял трубку. Разговор длился не более двух-трёх минут, после чего в кабинет ректора были приглашены секретарь парткома и проректор, а вскоре оттуда вся в слезах, но счастливая выскочила Сталина. Так я, как говорят немцы, одной мухобойкой убил сразу двух мух (вместо двух русских зайцев): благополучно, со стипендиями и общежитием, устроил студентов и получил драгоценный кадр – завкафедрой русского языка, к тому же своего друга.

         Уж так вышло, что и ко второй «знаковой фигуре», которая, как и Кузьменко, по справедливой оценке Бурцевой, «долгие годы олицетворяла филологический факультет», я имел самое прямое отношение. Вот как восходила звезда Георгия Ивановича Кирша.

         Часто в жизни случается так, что не бывает худа без добра, и жизнь Георгия Ивановича это наглядно подтвердила.  В детдоме, в котором он был директором, случилось несчастье, что привело его в конечном счёте в наш институт. Дело в том, что в партийной системе Союза, как у зэков, действовал негласный лагерный закон – своих не сдавать. Вообще-то, закон этот, с точки зрения морали, мягко выражаясь, сомнительный, но в данном случае он сыграл на руку обеим сторонам – и самому Киршу, и нам, институту, так как, в конечном итоге, событие это привело к очередному кадровому приобретению. А дело было так. При каких-то обстоятельствах в интернате утонул ребёнок, и, как это было в те времена, наказали  руководителя: директора сняли с работы. Но по тому самому партийно-зэковскому «закону», понимая, конечно, в душе, что человек не виноват, партийное руководство сделало жест доброй воли и «бросило щуку в реку» – порекомендовало Анатолию Семёновичу Катеринину взять Кирша в институт. Так он, тоже, кстати, выпускник Семипалатинского пединститута, оказался на кафедре литературы, на которой требовался преподаватель по методике. Со своим школьным опытом он вполне к этому подходил.

         Мы же, молодёжь, как говорится, не ели, не спали, а мечтали только об одном – об аспирантуре. Надо сказать, старался и ректорат, особенно новый, уже штатный проректор Омуржан Зикринович Зикрин, сменивший Анну Ивановну Михайлову, выполнявшую первый год обязанности проректора на общественных началах. (Такое в то время было частым явлением, и в известном смысле было это даже похвально – эдакое благородное волонтёрство... В нынешний прагматичный век тотальной меркантильности осознаёшь это особенно отчётливо). Зикрин тоже был ещё без степени, но после аспирантуры. Аспирантские места выбивали, где только могли: и в Алма-Ате через наше министерство, и в Сибирском отделении АН (там, например, получил место, наш  зоолог Иван Бернгардович Кнорр, защитивший там и  кандидатскую, и докторскую диссертации; с ним мы через много лет встретились здесь, в Германии, куда он приезжал по научным делам),  и в университетских центрах России, где у кого-то были хоть какие-то связи. Мне припало место в КазГУ. Осенью 1965 года успешно сдал экзамены и ждал зачисления. Но... радоваться было рано. Катеринин, взволнованный «оголением» кафедры (попробуй найти преподавателя по старославянскому языку...) и факультета (декана тоже с бухты-барахты не подберёшь), узнав об успешной (на «отлично», что гарантировало зачисление) сдаче мной вступительных экзаменов,  позвонил в министерство и попросил министра, всё того же Билялова, перенести приём в аспирантуру меня и моего коллеги и друга ещё со студенческих лет, преподавателя кафедры литературы Урала Абишевича Наурызбаева, который в эти же дни успешно сдал экзамены в аспирантуру при КазПИ, – на следующий год, сохранив за нами места в целевой аспирантуре, чтобы за это время подобрать нам замену как преподавателям, а на моё место найти ещё и декана.  Министр согласился. Нас пригласили в министерство и заверили от его имени, что места в аспирантуре будут зарезервированы за нами до следующего года. В результате, мы оба вернулись домой с гарантированным, пусть хоть и в следующем году, местом в вожделенной аспирантуре и приступили к своим обязанностям.

 

На агробиостанции. Сдача норм ГТО. 1974 г.

 

 Что касается моей преподавательской работы, то на очередной год был объявлен конкурс, и была надежда, что замена мне будет найдена, а если всё-таки нет, то договорились так: я приезжаю осенью на месяц-два, ускоренными темпами прочитываю свой старославянский, а весной – ещё на месяц, чтобы принять экзамен, тем более что такой опыт у меня уже был: меня таким методом приглашали в Кокчетавский пединститут читать там лекции, всё тот же «злополучный» старославянский язык и историческую грамматику, так как у них не было своего специалиста, и я таким «бригадным методом» выручал их. А вот кого сделать деканом, если я уеду в аспирантуру... Что если замены не найдут, того и гляди, опять не отпустят. Тут-то я и «положил глаз» на Кирша. Закинул пробный шар в ректорате – принципиальных возражений не было, а опыт – дело наживное, голова бы была. И желание работать.

 

Р.М. Гейгер (40 лет), зав. кафедрой русского языка. 1975 г.

 

Отношения у меня с Георгием Ивановичем сложились дружеские, и я  однажды завёл с ним разговор, начав издалека, дескать, и тебе рано или поздно придётся уезжать по диссертационным делам, тоже ведь кому-то придётся тебя заменять, вот я и заменю (как в воду смотрел, через несколько лет так и случилось). Но  он и слышать об этом не хотел: «Я школьный работник, как преподаватель-то ещё не совсем освоился, а тут – целый факультет... Нет, нет... и разговору быть не может». Но капля камень точит. И я точил, пока Георгий Иванович не заколебался. А когда заколебался, был приглашён в ректорат, где вопрос и решился, и, как показало будущее, во благо обеих сторон. Я осенью отправился на своё «законное» место в аспирантуру, которую благополучно – в срок и с защитой – окончил через три года, а Георгий Иванович приступил к деканству. 

На агробиостанции в Черноярке. 1974 г. Коллективный выезд на отдых. Слева направо: проректор О.З.Зикрин, декан филфака Р.М. Гейгер, директор станции А.А.Петкер

А когда он в будущем уходил в научный отпуск для работы над диссертацией, возвращался в деканат я. Так и поддерживали мы друг друга, пока я ни переехал 1975 году в Омск, где началась вторая половина моей вузовской и научной жизни, уже в ОмГУ. Но это другая история, в которой я успешно, с большой пользой для себя и для дела применил свой павлодарский опыт: тоже молодой, новорождённый вуз, на этот раз университет, то же заведование кафедрой, тоже надо начинать с нуля и даже то же деканство... Иными словами, повторил уже пройденный в Павлодаре путь, который в конечном итоге привёл меня впоследствии в Гумбольдт-университет в Берлине, куда я был направлен министерством, как это тогда называлось, в загранкомандировку «для оказания научно-методической помощи» вузу братской страны, а закончился этот путь переездом в Германию в 1993-м. А ведь начинался он в Павлодаре. И снова получилось так, что пути наши с Георгием Ивановичем  опять пересеклись, уже здесь, на нашей исторической родине.

Как он добивался у германских властей разрешения на приём, это тоже целая история, суть которой вкратце такова. В середине 90-х в Германии были приняты поправки к закону о приёме российских немцев, по которым получали отказ лица, кто (дословно) «сотрудничал с советским режимом». К такой категории относились руководители различных рангов, в первую очередь, партийные. К ним был отнесён и  Кирш: партийный, декан факультета – значит, сотрудничал. Узнав об этом, я был до глубины души возмущён и поднял на ноги пол-Германии. Написал письма-обращения в нужные учреждения, разослал их копии десяткам и сотням наших бывших коллег и студентов – выпускников ППИ с призывом подписываться под ними и направлять в соответствующие инстанции. При этом обратил внимание властей на такой кричащий абсурд: я, первый декан филфака ППИ, российский немец, получил разрешение на приём в Германию, благополучно переехал, достойно живу и успешно работаю, а человек, который меня на этой должности сменил, получил отказ – где логика? Для убедительности приложил копию моей трудовой книжки, где, естественно, была запись об этой моей должности, что со всей очевидностью показывало абсурд отказа в приёме Киршу. Поднятая мной кампания дала результат: Георгий Иванович получил разрешение на приём, благополучно переехал, и мы славненько отметили с ним здесь этот успех и нашу встречу на земле предков.

         ...Всё течёт и всё имеет свой конец... Похоронили мы здесь Георгия Ивановича (он был старше меня ровно на 10 лет). Ушла в мир иной на своей родине на Смоленщине, в Велиже, Сталина Андреевна Кузьменко. Многих, кто начинал строить Павлодарский пединститут, уже не стало... Придёт время – уйдём в мир иной и мы. Но тысячи и тысячи юношей и девушек, которым мы отдавали свои знания и частичку своей души, останутся и будут продолжать делать то же. Они и делают это. И у себя на родине, и здесь, в Германии, и даже за океаном. Они поддерживают с нами связь, и мы ощущаем их тепло и благодарность. Так, например, одна из моих бывших дипломниц (правда, по ОмГУ), работающая профессором в Чикагском университете и поддерживающая со мной связь, сделала мне приглашение, и я читал там лекции. Трудно передать впечатление от атмосферы, которая царила в лекционном зале, куда собрались все – от студентов первокурсников до аспирантов и профессоров... Один из слушателей так в двух словах обобщил своё впечатление: хорошо, да мало.   Ради одной этой фразы стоит жить. А несколько лет тому назад я открыл свой сайт в «Одноклассниках». Я долго колебался, прежде чем сделать этот шаг, потому что интуитивно чувствовал, что утону в этом море. Так и случилось... За более чем 40 лет работы в вузах через меня прошли (а я через них) тысячи студентов, жизнь которых разбросала в прямом смысле по всему миру – от Австралии (Миша и Женя Шейнины – ППИ) до Соединённых Штатов (Валентина Пичугина – ОмГУ). А что уж говорить о Европе, Германии, России  и постсоветских республиках... И ведь всем им надо отвечать! Вот и тону я в этом океане очень тёплых человеческих чувств, окидывая взглядом свою прошлую трудовую жизнь, которая начиналась в Павлодаре более полувека тому назад. 

К своему рассказу-воспоминанию о том, как всё начиналось, присовокупляю  раздел, часть II, который мне хочется назвать так: «Картинки из прошлого». «Картинки» эти – сама жизнь, а потому лучше их ничто не может показать, как всё было на самом деле.

         Но прежде чем к ним перейти, мне хочется высказать самые тёплые слова благодарности тем, кто помнит меня как коллегу, кто посвятил мне тёплые слова в своих воспоминаниях в связи с 50-летием института, спасибо им за добрую память не только обо мне, но и о том прекрасном периоде нашей молодости, когда мы вместе работали, строя на целине с нуля Павлодарский государственный (именно так) педагогический институт. Нам тогда казалось, что мы просто выполняем свои обязанности, а на самом деле ведь творили историю – историю института: Коле Базарбекову (пусть не примет член-корреспондент АН Каирбай Оразомбекович Базарбеков за фамильярность, но назвать иначе, чем называли мы друг друга в то время, дорогого мне человека, о котором я пишу, язык не поворачивается), Лидии Константиновне Бурцевой, Клавдии Александровне Нассоной, с которыми  я дружил и которых всегда вспоминаю как высококвалифицированных специалистов и очень порядочных людей, отдававших все свои знания и силы студентам. Хотелось бы назвать ещё многих, с кем делили мы в те годы свои радости и заботы, успехи и неудачи, но я вынужден считаться с объёмом текста, который мне выделен в этой юбилейной книге.  И всё-таки я не удержусь и назову милую Катю-Карашаш Дюсенову, ставшую Ашитовой, потому что вышла замуж за прекрасного человека, выпускника индустриального института Алика-Амана Ашитова, который был талантливым баянистом и руководил нашей студенческой художественной самодеятельностью. Мы с женой любили их, как родных. Я помню их красавицу дочь и даже Катиного старенького отца – очень доброго, милого, сказочного гномика, с которым встречались каждый день с бидончиком в руках во дворе нашего дома в Химгородке у приходившей с молоком автоцистерны. А Алик-Аман Ашитов навещал нас и в Омске, когда уже большим человеком бывал там по делам. А потом дошла до нас страшная весть, что Амана не стало... Жизнь его трагически и внезапно оборвалась в Афганистане, где он был по служебным делам. Царствие ему небесное. Я не могу не вспомнить моего близкого друга, однокашника по институту и коллегу по филфаку, на который мы были приняты с ним в один день и в один час, и у которого я жил первое время в Павлодаре, пока не получил комнатку в общежитии и не перевёз из Семипалатинска семью, – Урала Абишевича Наурызбаева (и ему царствие небесное!), его красавицу вдову Бакыт, в те годы молодую девушку, настоящую Баян-Сулу родом из Баян-Аула, закончившую наш институт (физмат), их прекрасных, тогда ещё маленьких, детей. А как не назвать мне в этом ряду одну из «корифейш» филфака Кизат Сагидуллину, моего первого секретаря, которую со временем мы все стали величать Кизат Нургумаровна, и она это даже очень заслужила. И многих, многих других, с кем свёл меня и мою семью «мой Павлодар, мой город ястребиный», как прекрасно назвал его в своих стихах талантливый поэт Павел Васильев, начавший свой жизненный и творческий путь в Павлодаре, а в нём – Павлодарский педагогический институт, в котором мы сделали наши первые взрослые шаги и который дал нам путёвку в большую жизнь.     

Будьте, дорогие земляки! С юбилеем вас!  

 

Часть II.  Картинки из прошлого

        

            Картинка 1

«Если партия сказала – надо, комсомол ответил – есть!»

Первый трудовой семестр на мясокомбинате.

         1-е сентября 1963 года. Я не знаю, как сейчас, но тогда учебный год начинался с «трудового семестра» – сельхозработ. Кого-то направили в целинные колхозы и совхозы, а две русские группы только что принятых на историко-филологический факультет филологов-первокурсников во главе со мной – на мясокомбинат. Обслуживать два птицецеха – утиный и куриный. Что значит – обслуживать? А то, что в цех загоняются, например, утки, а из цеха выходят забитые ящики с утятиной, и то же самое с курами. Механизация – на высшем уровне: только что был установлен чехословацкий конвейер, на котором девочки и работали, быстро ко всему приспособившись. Но проблема возникла как раз на первом шаге конвейера, без которого вся техническая цепочка  операций, где каждый человек – винтик в отлаженной системе, не могла начать действовать. А первым этим шагом было самое простое дело – подвесить утку вниз головой, прикрепив к петле за лапки. Казалось бы, ну что тут хитрого? Но дело было в том, что перед тем как подвесить утку, ей нужно было ножом... нет, даже не просто перерезать горло, это ещё куда бы ни шло, а через клюв воткнуть нож в горло и повернуть его там,  чтобы обескровить тушку, пока она доедет по конвейеру, вися вниз головой, до первого шага обработки, за это время из неё должна вытечь вся кровь. И вот тут-то всё застопорилось: никто из девочек не мог перебороть в себе естественного чувства жалости – все наотрез отказались стать на этот первый шаг цепочки. Что делать? Конвейер стоит. Начальник смены спрашивает с меня: вас прислали, вы старший, отвечаете за работу – будьте добры обеспечить... Да что же я могу сделать, я же не изверг, в конце концов, а девочки не живодёры! Ну не могут они физически себя перебороть. А он своё: знать ничего не хочу – конвейер должен работать, и вы за это отвечаете. Проходит час – конвейер стоит. «Я сейчас буду звонить вашему начальству», – и взял трубку. В этот момент заходит группа девочек во главе с комсомольским секретарём факультета Саней Киреевой (впоследствии – Александрой Егоровной Хорст, по мужу)  – глаза горят, возбуждена: «Роберт Матвеевич, я стану у начала конвейера. Уток резать». И стала. И исправно, сцепив зубы и скрепя сердце, протыкала уткам горла, бедная девочка. Иначе она, самоотверженный комсомольский вожак, не могла поступить, не могла она нарушить девиз, в котором выражалась руководящая роль коммунистической партии и отношение к этому комсомола: «Если партия сказала – надо, комсомол ответил – есть!» 

 

Картинка 2

 Краденое дальше третьего поколения не идёт

Работали мы на мясокомбинате всегда в третью смену – с 4-х до 12 ночи. После окончания смены девочки переодевались в своём отделении, и дежуривший автобус отвозил нас домой в город (мясокомбинат был за городом вниз по Иртышу). Мне всегда долго приходилось ждать, пока они переоденутся, и однажды я их спросил, почему они там так долго копаются. Девчонки смущённо замялись, а потом одна сказала: «Да пока уток разделаешь и на себе упакуешь...» Я с непониманием посмотрел на них, а они, смутившись, – на меня. Потом кто-то из них с детской непосредственностью спрашивает: «А вы разве не берёте домой уточку»? Я и вовсе обомлел: «Как, говорю, домой уточку, вы что такое говорите?  Воруете что ли?!» –  «Да почему же воруем? Мы бесплатно работаем по 8 часов ежедневно, нас даже не кормят, так что же, неужели мы даже утку не заработали. Да и не каждый день берём, нам утки на два-три дня хватает. Штатные работники зарплату получают – и то все с утками уходят. На проходной это знают и никого не проверяют. И вы берите, ведь вы же тоже работаете?» –  и все наперебой начали убеждать меня, что ничего плохого в этом нет и никакое это не воровство. «Господи, Роберт Матвеевич, да вы посмотрите, что делается-то! – назидательно подвела итог сама комсомольский вожак Саня Киреева. – Уже упакованные ящики с обработанными курами и утками через забор перебрасывают, а там ждут уже свои и подводами их увозят (тогда личных автомобилей у людей ещё почти не было, приходилось использовать тягловую силу). А тут... пол-уточки. Но главное – мы же это заработали! Так что не сомневайтесь, берите. На вахте все всё знают и даже не подумают проверять. А мы вам приготовим уточку, завернём чистенько».

И вот я на следующий день решился. (Прости меня, Господи, грех на душу взял...) Принесли мне девочки половину утки: «Чистенькая, мы её специально хорошо помыли и вытерли, так что положите её в портфель. И даже не сомневайтесь. Вы же каждый день ходите через проходную, хоть раз проверяли? Ну вот. И сегодня не проверят. Они никого не проверяют». Положил я эту половину утки в портфель и вместе со своей женской гвардией направился к проходной. Меня ноги не несут, и душа в пятки ушла. Но вахтёр и в самом деле в нашу сторону даже не посмотрел – не то что проверять. Однако точно говорится в народе: краденое дальше третьего поколения не идёт. Жил я тогда в ожидании хоть какого-то жилья один, без семьи, в пустовавшей квартире одного речника, плававшего вместе с женой-поварихой до поздней осени по Иртышу, квартиру эту устроила мне всё та же Анна Ивановна Михайлова. (Жену с ребёнком перевёз только в ноябре, когда получил комнатку в нашем первом общежитии – старинном особнячке во дворе 7-й школы, который ещё только приспосабливали к студенческому общежитиюю.) Утку укр... (язык не поворачивается договорить слово до конца), а что с ней делать? Взял – и сварил в кастрюле. Холодильника нет, оставил на плите и ушёл в институт, даже не попробовав варева, а оттуда – на мясокомбинат. Вернулся ночью, не до утки. На следующий день, встав утром, думаю, вот теперь-то  уточку и отведаю... Открываю кастрюлю, а там... пена и такой запах, что хоть святых вон неси. Пришлось выбросить. Долго был расстроен и корил себя – не за то, что ценный продукт перевёл, а за то, что поддался на уговоры девчонок. Совесть мучила. Больше такого ни разу себе не позволил и с девочками имел откровенную душеспасительную беседу, в которой постарался убедить их такого больше не делать. В успехе этого воспитательного мероприятия не уверен, но заметил, что после окончания работы девочки гораздо быстрее стали переодеваться и выходить к проходной.     

 

 

Картинка 3

 Место рождения: Берлин, 1945 год

         После того как отработали положенный срок на мясокомбинате, приступили наконец к занятиям. Тут всё свалилось на деканскую голову – и расписание, и оформление документов и личных дел новых студентов, подготовка к лекциям и семинарам, устройство студентов в общежитие, ну и, конечно, самое важное, из-за чего, по словам Анны Ивановны, меня сделали деканом, – распределение стипендий (!). В один из таких суматошных дней, когда мы с секретарём факультета заканчивали оформлять личные дела, она вдруг подходит ко мне с документами одной студентки и в растерянности говорит: «У нас по документам имя этой девушки Галя, а тут вот копия свидетельства о рождении, так в нём стоит «Гильда –  ?!»  – «Ну и что? –  говорю. – Вон Катя Дюсенова, по документам Карашаш, а зовут её все Катей. У меня отец по всяким там метрикам был записан Матиасом, а звали всю жизнь Матвеем Матвеевичем, а потом и в документы это имя-отчество перекочевало, как и у деда –  Матиаса-Матвея. Это же естественно – адаптация к окружающей среде, ко всему привычному, распространённому. К тому же, русский язык официально является языком межнационального общения, вот люди и стараются не выделяться в речевом поведении. Недаром ведь есть даже такое понятие в социолингвистике – речевое поведение, вот и «ведут» себя люди так, чтобы не быть белыми воронами. А потому пиши в документах Гильда, а в жизни как звали её Галей, так и будем звать –  и все дела», – прочитал я первую в своей жизни лекцию по социолингвистике смотревшей на меня вопросительно и с некоторым недоверием девушке: шучу я или говорю что-то серьёзное... «Хорошо, пусть так, но... – и она снова замялась. – Тут и с местом рождения что-то непонятное». – «И что же?» – «Место рождения, написано, Берлин. 1945 год». – «Как это – Берлин! Что это ещё за географические новости?!» Она молча протянула мне толи справку, толи копию. Смотрю – глазам не верю: точно, стоит – Берлин. Что 1945 года рождения, это понятно, весь набор был 1944-45-го годов рождения, но – Берлин! Это что ещё такое???

         Велю немедленно вызвать в деканат эту злополучную Галю-Гильду Браун, якобы родившуюся в Берлине, с которой мы так благополучно проработали полтора месяца на мясокомбинате. Милая, скромная, трудолюбивая, по всему судя, умная девочка, которая, вне всякого сомнения, станет хорошей студенткой (и стала). Но как это так – что родилась в Берлине?.. И вот заходит эта самая Галя-Гильда. Смотрит, не догадываясь, в чём дело.

• Что у тебя, Галя, в свидетельстве значится официальное,

паспортное имя Гильда, это дело обычное, когда в житейском быту меняют имена на другие – похожие, но более привычные, но почему указано место рождения Берлин? Что это за дела такие?!

• Ну... потому что я там родилась, – пролепетала она еле слышно в ответ.
• Как так? Что это такое ты говоришь?
• И тем не менее это так, сказала она смущённо, опустив долу очи.

Я сидел в замешательстве, ничего не понимая, – так всё это было необычно и невразумительно. Наконец всё-таки спокойно спросил:

• Галя, как это могло случиться? Мы, все российские немцы, в августе 1941 года были высланы из западных районов России и Автономной Республики Немцев Поволжья в Казахстан и Сибирь, до 56-го года находились там под комендатурой, не имели права без разрешения коменданта съездить даже в соседнюю деревню, а ты... в Берлине родилась! Что твоя мать там делала и как могла туда попасть? Прямо Мата Хари какая-то!

И она мне рассказала, правда, очень неотчётливо и сбивчиво то, что знала от матери и что я узнал много лет спустя по открывшимся документам о своём народе, российских немцах. В 1941 году успели выслать тех немцев, которые не попали под оккупацию – это, в первую очередь, немцев расформированной немецкой республики на Волге, часть украинских немцев – бывших колонистов; кавказских немцев и всех остальных, где бы они ни жили, то есть всех, кого успели выслать до оккупации западных территорий германскими войсками. Но большую часть украинских и так называемых причерноморских немцев переселить не успели, так как германская армия наступала стремительно, и они попали под оккупацию. Таких оказалось ни много ни мало – больше 300 000 (по некоторым данным, 370 тысяч – это почти столько же, сколько немцев проживало в немецкой автономии на Волге). Все они как этнические немцы получили германское гражданство, и потому, когда зимой 1943-44 г. германская армия отступала, все они со статусом граждан Рейха независимо от их желания были эвакуированы в Германию. Среди них – и родители Гильды. После окончания войны советская оккупационная власть в Германии (конечно, по решению правительства) всех этих немцев выискала в Германии и вернула в Союз, обещала – в их же родные места, но, конечно, обманула: они были сосланы туда, где Макар телят не пас – на Север и в Сибирь, вплоть до Таймыра, так что для них места нашей ссылки – Казахстан, Алтай и юг Западной Сибири – казались земным раем, и они всеми возможными способами старались перебраться туда. Так и Гильда с матерью оказались в Казахстане, в Караганде, откуда девочка и приехала в Павлодар поступать в открывшийся институт, в который тогда не было ещё такого большого конкурса, как в старые вузы. Успешно сдала вступительные экзамены и стала  студенткой ППИ.

...Есть ведь русская пословица: гора с горой не сходится, а человек с человеком сойдётся. Вот и нас с Гильдой свела судьба, теперь уже на её реальной, а моей исторической родине – Германии. А встретились мы с ней здесь у того же Георгия Ивановича Кирша, но... по невесёлому случаю – на похоронах его жены. Встретились – и на этот раз уже крепко подружились,  даже семьями. Нам очень понравился её муж, местный немец Ганц – сокращённое от Йоган, соответствует русскому уменьшительно-ласкательному Ваня, между собой мы его так и называли – Иван Иванович, потому что и отец его был Ганцем. Добрейшей души человек, с которым и, конечно, с Гильдой мы объездили на машине всю Францию с юга и до Нормандии и Бретани на севере, потому что он полжизни проработал в этой стране и очень полюбил её. К тому же был заядлым автолюбителем. А сказал я «был», потому что мы его похоронили... Он был значительно старше Гильды. А с ней продолжаем крепко дружить и по сей день и часто вспоминаем нашу общую павлодарскую молодость, из которой она напомнила мне ещё несколько картинок. В частности, нарисованную выше про воровство уток и картинку... даже страшно произнести – о стрельбе по глухонемым.

 

Картинка 4

Стрельба по «глухарям»

Как я уже сказал выше, жил я с женой и ребёнком со своими студентами набора 1963 года в общежитии, под которое было отдано старинное одноэтажное кирпичное здание во дворе  школы №7, оно до этого и принадлежало школе, в нём были начальные классы. О его бытовых удобствах говорить нечего, так как их просто не было – никаких. Не только «ватерклозетов» (пользовались уборной во дворе), но даже просто водопровода, за водой ходили сперва в новое здание 7-й школы, но потом нам школа в этом отказала, и мы носили воду из колонки, которая находилась в парке напротив, перед главпочтамтом. О холодильниках и не мечтали, по крайне мере, студенты, а потому продукты, привозимые ими в зимнее время из дому, хранили в сетках-авоськах, которые вывешивали через форточки за окно. А некоторые девочки, особенно сблизившиеся с нами, ставили свои продукты в наш холодильник «Мир», который я купил за подъёмные по блату с помощью опять же незабвенной Анны Ивановны Михайловой, которая продолжала по-матерински опекать меня. (Вот уже более 25 лет живу в Германии и не устаю повторять: всё хорошо в этой стране – одно плохо: нет блата. А без блата, как мы все знаем,  и ни туды, и ни сюды...) В один прекрасный день, а точнее, в ночь, произошло ЧП: просыпаются  девочки утром – нет почти половины сеток! Отрезаны снаружи. В пристройке к общежитию жила комендантша с мужем, я к ним. Судили-рядили, кто мог такое сделать, и пришли к выводу, что это дело рук глухонемых ребят, которые жили неподалёку в интернате. Решили на следующую ночь отрядить дежурных – для охраны. Слышу этак часов в 11-12 ночи страшный крик и визг. Вбегаю в комнату, откуда он доносился, и вижу такую картину: с этой стороны девочки удерживают сетку с продуктами, а снаружи её вырывают из рук  эти балбесы. Как и договорились с мужем комендантши, я – к нему, он уже стоит с двустволкой в руках, я выхватываю её и со всех ног – на улицу, по которой в сторону заснеженного парка удирают подростки. Я за ними, уже стал, было, одного догонять, да потерял комнатные тапочки, в которых бежал, остановился по колено в снегу и крикнул: «Стой, стрелять буду!» и, не долго думая, пальнул в воздух, для острастки. Но... впечатления никакого, что и подтвердило догадку, что воришками были глухонемые из интерната, им хоть из пушки пали... Как бы там ни было, но стрельба дала нужный результат – срезание сумок с тех пор прекратилось.

 

 

Картинка 5

Новое общежитие   

         Лето 64-го ознаменовалось выдающимся событием как для студентов, так и для преподавателей: институт получил своё первое настоящее общежитие – типовую пятиэтажку из селикатного кирпича рядом с учебным корпусом! Весь второй этаж был отдан преподавателям, а я с семьёй получил аж целых две комнаты. По сравнению с допотопным купеческим особняком это были настоящие хоромы! Чего стоило только одно наличие туалетов и, пусть хоть и общих, но кухонь! Вода из крана, лей – не хочу! А душевые! Это был просто рай на земле. (До этого, весь первый год павлодарской жизни в допотопном общежитии, о котором я рассказал выше, мы с семьёй ходили каждую субботу купаться к нашим коллегам Борису Варфоломеевичу Колесникову, с кафедры педагогики, и его милой жене Эльвире Николаевне Неверовой, литератору,  с которыми подружились и которые одни из первых получили двухкомнатную квартиру). Летом был объявлен большой конкурс на преподавателей по всем кафедрам, число которых росло, а квартиры, хоть и давали, но их, конечно, на всех не хватало, в первую очередь получали «остепенённые», а зелёная молодёжь была рада и общежитию. Вмиг заселился весь второй этаж. Как сейчас помню, первые знакомства с новыми коллегами-соседями, с которыми скоро подружились семьями: зоолог Каирбай Оразомбекович Базарбеков с женой-математиком Лилией Гизатовной (из Уральского пединститута) и сынишкой, ровесником нашего сына, двухлетним Толиком-Талгатиком; Иван  Бернгардович Кнорр с женой Лидой и девочкой Наташей; Александр Сергеевич Куц, преподаватель кафедры физкультуры, известный воллейболист из Украины с женой Галиной, сыном Серёжей и почти полным составом высококлассной воллейбольной команды, которую он почти полностью перетащил вместе с собой в Павлодар и которая вскоре вывела наш город по этому виду спорта на второе место в республике после Алма-Аты; Людмила Карловна Дорофеева из Куйбышевского пединститута (пусть земля вечно будет ей пухом); зав. кафедрой иностранных языков Жармакин Олжабай Кокенович; литератор Вениамин Семёнович Махлин (после окончания аспирантуры в КазПИ) с семьёй, ставший вскоре зав. кафедрой литературы,  и ряд других, фамилии которых выпали из памяти. Ну и, конечно, Сталина Андреевна Кузьменко, с которой мы жили через стенку и делили общую кухню и все радости новой, полной энтузиазма жизни. Все быстро сдружились. Неукоснительно действовала взаимовыручка. Если в старом общежитии наш двух-трёхлетний сын был в буквальном смысле слова «сыном полка» (в данном случае женского – студенток филфака), которого мы оставляли на девочек, когда были на работе (место в детсаду получили далеко не сразу), то здесь малышей оставляли на кого-то из преподавательниц или преподавательских жён (кто в это время был свободен от работы), попеременно присматривавших за детьми. Когда моя жена устраивала коллективный ужин, после этого всем коллективом её выручали – проверяли многочисленные стопки её ученических тетрадок. (Филологи знают, что это такое...). Бывали и казусы. Помню, однажды оставленные на короткое время одни, наш трёхлетний сын Гера и его ровесник Серёжа Куц спустились на первый этаж, пробрались в душевую и пооткрывали все краны. Я возвращаюсь с лекций – страшная картина: весь первый этаж залит водой, идёт пар, комендантша мечется в панике, а оба эти красавца бродят по колено в воде, волоча за собой: Куц – игрушечную гармошку, раскисшую и разваливающуюся от пара и горячей воды, а наш – материн баул с мулине – всё размокло, разноцветные нитки вьются по воде, сами с ног до головы мокрые как хлющ... Вот такие были казусы и проколы в нашей бытовой жизни.

         Так прожили мы в общежитии ещё год, а потом почти все одновременно получили квартиры в одном доме по улице Мира, 13, куда и переехали – во главе с проректором Омуржаном Зикриновичем Зикриным, и наше совместное общежитие и дружба продолжались теперь уже совсем в комфортабельных условиях - в прекрасных по тем временам домах, которые теперь презрительно называют «хрущёвками», а ведь именно благодаря им практически весь советский народ за пару десятилетий переселился из частных хат в современные дома с какими-никакими, но всеми бытовыми удобствами – событие, пожалуй, не имеющее себе равных по масштабам ни в одной стране мира. Но и тут, по сложившейся корпоративной привычке, передавали мы своих детей друг другу для присмотра, когда кому-то из занятых на работе родителей не с кем было их оставить. (Как сейчас, вижу Талгатика Базарбекова, оставленного у нас на время, которого моя жена умывает в ванной.) Так продолжалось до тех пор, пока, наконец, примерно через год, ни открылся прямо во дворе детский сад.

 

         Картинка 6

          Борьба с диссидентством.

         Не помню точно, в каком году, но где-то во 2-й половине 60-х на кафедру литературы, которой заведовал Вениамин Семёнович  Махлин, Вена Махлин (пусть земля и ему будет пухом!), был принят новый, сравнительно молодой преподаватель Наум Григорьевич Шафер, кандидат филнаук, доцент. Не могу сказать, что мы с ним подружились, но относился я к нему хорошо, с уважением. Были хорошие отзывы о его лекциях. А ещё прославился он тем, что имел много, как теперь говорят, носителей звукозаписи, по тем докомпьютерным временам это означало – пластинок и магнитофонных лент, иначе говоря, фонотеку. У него по вечерам собирались друзья – литераторы, журналисты, просто культурные люди с духовными запросами. Слушали, разговаривали на литературные и всякие культурные темы. В общем, салон Шафера, так сказать. Я там ни разу не был. Может, просто потому, что не успел ближе сойтись с Наумом. И вдруг – как снег на голову: Шафера... как бы это помягче сказать... «раскрыли»! КГБ им занимается! Антисоветчина или что-то в таком роде. Ну, тут, как тогда водилось, моментально на уши стало всё начальство – и «партейное», и административное. Институт взволнован, в актовом зале срочно проводится собрание коллектива: обсудить ЧП и принять решение – уволить, осудить, разжаловать! Я немного задержался и зачем-то забежал в приёмную ректора. Слышу через приоткрытую дверь, как Катеринин возбуждённо разговаривает с кем-то по телефону, как я вскоре понял, с Министерством высшего образования аж... СССР: «Уволить – это само собой, но коллектив требует лишить его учёной степени кандидата наук и учёного звания доцента. Я понимаю, что это решает ВАК, так что, туда нам и направить наше ходатайство?» – выслуживаясь перед высокой инстанцией, проявлял свою лояльность и «партийную принципиальность» Анатолий Семёнович.

         Я поспешил на пятый этаж в актовый зал, недоумевая: как же так, собрание ещё даже не началось, никакого решения нет, а ректор уже говорит о принятом обращении коллектива... Захожу в зал – и передо мной такая мерзкая картина: весь собравшийся коллектив занял места в левой половине зала, разделённого проходом посередине, а в правой от прохода половине сидит – один одинёшенек! – Шафер. У меня сердце ёкнуло, как будто что-то оборвалось внутри. Да что же это такое, вчера дружили, вместе магнитофоны прокручивали, руки пожимали, а сегодня боятся не то подойти – даже на одну с ним половину огромного зала сесть! Нет, этого моя бунтарская душа вынести не могла. Даже, в конце концов, не столько из-за Шафера как такового, сколько собственное достоинство и просто человеческая совесть не позволили мне поддаться этому стадному чувству, и я на глазах у всего почтенного коллектива демонстративно подошёл к подавленному Науму, пребывавшему в «гордом одиночестве» и полном неведении, что его ждёт, поздоровался с ним, пожал ему руку и сел рядом. Наум Григорьевич не произнёс ни слова, только благодарно посмотрел мне в глаза. (В скобках не могу не отметить, что, как мне стало известно значительно позже, несколько человек из тех, что сидели на противоположной половине актового зала, не хочу называть их имена, впоследствии украдкой извинялись перед Шафером за своё малодушие, оправдываясь членством в партии. Пусть это навсегда останется на их не партийной, а просто человеческой совести...) В этот момент в зал с решительным видом вошёл ректор, морально укреплённый поддержкой и напутствиями министерства, и – с места в карьер! Началась вакханалия по-советски. Не стану описывать подробности, а конец был типичным для тех времён: все заготовки парткома и ректората коллективом были, конечно, одобрены, и недостойное в целом хорошего, здорового коллектива обращение с нужным требованием было на следующий же день отправлено в Министерство высшего образования СССР. Да простит Бог этих в общем-то в большинстве своём хороших людей за их малодушие, такова была тогда действительность... Шафер был, конечно, немедленно с работы уволен и вскоре начался над ним судебный процесс, длившийся несколько дней. Я точно не помню, кто выступал на нём из общественных обвинителей, но хорошо помню выступление прокурора, который говорил о хранении и распространении антисоветских текстов, литературы, постоянно звучало имя Владимира Высоцкого, стихи и песни которого в большом количестве наличествовали в фонотеке обвиняемого. Я пытался несколько раз выступить, но мне не давали слова, всё же каким-то образом я сумел задать вопрос: «Как же так получается, Высоцкий – ведущий артист знаменитого театра на Таганке, популярнейший киноактёр, снимающийся в бестселлерах, которые любит весь советский народ, талантливый поэт и бард, его песни льются из окон по всей стране, и при всём этом его никто не увольняет с работы, его не судят и не сажают в тюрьму, а человека, который всего лишь  имеет его сочинения и их прослушивает с друзьями, вы за это судите, и ему грозит срок? Где тут элементарная логика?»

 Прокурор, понятно, ничего вразумительного ответить не мог, а молол что-то невнятное, говорил о том, что обвиняемый – воспитатель  советских студентов, что он распространяет что-то злостное, часто в его устах звучало слово «скабрезный». Я был до предела возмущён этим безобразием и свинством, но... что я мог поделать?.. Я и без того ловил на себе оч-ч-ень «внимательные» взгляды некоторых коллег, так называемых сексотов (для тех молодых людей, кто этого слова, может, и не слышал: сексот – аббревиатура от «секретный сотрудник),  без каких не обходился ни один коллектив в нашем тогда полицейском государстве. (О своей борьбе с КГБ на протяжении практически всей моей «взрослой» жизни – со студенчества ещё в Семипалатинске до заведования кафедрой в ОмГУ и докторантуры в Москве и, в конечном итоге, о победе в этом неравном «бодании телёнка с дубом» – я рассказал в серии очерков-воспоминаний в журнале «Ost-West-Panorama», который я в течение 15 лет редактировал в Германии.) Они, эти «коллеги» и их шефы-покровители, очень интересовались и мной, в каждой аудитории был студент, которому «компетентными органами» было поручено докладывать обо мне всё, фиксировать и передавать буквально каждое моё слово. Об этом признался мне уже здесь, в Германии, мой бывший студент по ППИ Иван Шрейдер, который даже написал об этом воспоминание, опубликованное в «Ost-West-Panoram‘е». А ещё в Павлодаре однажды провёл со мной «душеспасительную» беседу мой бывший однокашник по институту Коля Ш., который через комсомол дослужился до «степеней высоких» в КГБ, он по-доброму предупреждал меня о возможных нежелательных последствиях и советовал  вести себя «более благоразумно», то есть лояльно по отношению к официальной линии партии. Имелась в виду, конечно, не только эта моя очевидная позиция в деле Шафера, из-за которой формально трудно было пришить мне дело, но и критические суждения о советских порядках, которые я невоздержанно и неосторожно иногда допускал. 

 

Картинка 7

            Заговор против Советской власти

 

Был конец первого семестра 1964-65 уч. года. Все мы жили ещё в нащем новом роскошном общежитии. И вот вечером заходят ко мне в комнату девочки-первокурсницы нового, 3-го, набора и, взволнованные, говорят, что пропал Юлька Кайзер, их сокурсник. Как пропал? Да вот нет на занятиях уже второй день, ходили домой – и дома нет. А что родители? И родители не знают, волнуются, места себе не находят. Гм... На следующий день я пригласил в деканат куратора группы, поговорили, попросил его связаться с родителями Кайзера. По документам выяснил, кто они, родители. Оказалось, отец – видный человек, областной военком в звании полковника. (Немецкая фамилия Кайзер не свидетельствовала о национальности, он был русским.) Так в полном неведении и беспокойстве прошёл ещё день, как сейчас помню, это было 30 декабря, потому что на следующий день, 31-го, я с семьёй улетал в Семипалатинск к нашим родителям на встречу Нового года. Встретили. Жена, учительница, осталась с сыном на зимние каникулы у дедушек-бабушек, а я вернулся 1 января в Павлодар, так как 2-го начиналась зимняя сессия у заочников, за которую я, как декан, отвечал  и сам должен был читать им лекции. Подхожу второго января утром к учебному корпусу – на крыльце кучка преподавателей, как сейчас, вижу лица зав. кафедрой физкультуры Юрия Анатольевича Адаменко, зав. кафедрой биологии Виктора Моисеевича Деньгуба, тут же всеобщий любимец главный бухгалтер Яков Абрамович Петкер (и ему царствие  небесное! – похоронен здесь, в Германии, на родине предков), зав. кафедрой истории КПСС Василий Иванович Грошев, ещё кто-то... У всех озабоченные лица, что-то обсуждают. Я подошёл, спросил, что случилось, и тут мне рассказали страшную историю, которая произошла в городе, пока я праздновал Новый год в Семипалатинске: накануне неизвестные преступники проникли в помещение ДОСААФа, убили дежурившую там девушку и сторожа, взяли какое-то оружие и патроны к нему и исчезли. Для сравнительно небольшого тогда города это событие как гром среди ясного неба ошарашило всех. Да ещё и под Новый год! Мы тут же связали это происшествие с исчезновением Кайзера, заподозрив неладное... Не стал ли жертвой преступников и наш Юлька?

         Шло время. Делом ДОСААФа занимаются следственные органы. Кайзера по-прежнему нет. Напряжение нарастает. И вдруг – ещё одна сенсация: в Алма-Ате задержаны милицией Юлий Кайзер и его товарищ, а через несколько дней они были переправлены в Павлодар и заключены в КПЗ для проведения следствия. А вскоре получаем ещё более потрясающую информацию: теми преступниками, которые убили девушку и сторожа ДОСААФа, и были наш «милый» Юлька с товарищем! Институт онемел... Все были в шоке и отказывались что-либо понимать и всему этому верить.

Я не буду останавливаться на том, как шло расследование, как нас всех – и студентов, и преподавателей, и меня, как декана,  неоднократно вызывали на беседы... Подробнее об этой невероятной истории можно прочитать в книжке «50 лет Советской милиции», кажется так она называлась (если не ошибаюсь, 1967-й, юбилейный, год издания, Алма-Ата), в ней довольно точно описано это дело, особенно подробно – как милиция вышла на след этой парочки в Алма-Ате и как её брала – детективнее историю трудно придумать... Скажу лишь, что следствие длилось примерно полгода, суд состоялся летом. Почти все студенты этого курса присутствовали в зале суда (суд был открытым), а также и многие преподаватели. Всё это трудно вспоминать, а тем более рассказывать об этом. Перед нами и перед судом в наручниках стоял наш Юлька – жестокий убийца. Прокурор произнёс обвинительную речь. Сообщил, что обвиняемый признался во всём, что целью убийства было (если вы стоите, читатель, то сядьте!) завладеть оружием, чтобы с его помощью захватить власть в небольшом городке, например, в Екибастузе, поднять там народ на борьбу с... Советской властью и свергнуть её (!). Бред какой-то. Но Кайзер сам всё это у нас на глазах в зале суда повторил, а медэкспертиза признала его вполне вменяемым и дееспособным, так что не верить своим ушам и глазам не было никаких оснований. Другое дело – понять это... Он рассказывал всё это спокойно, последовательно, ни в чём не раскаиваясь и ни о чём не сожалея. Даже рассказал, как убил девушку. Она кричала: «Юлька, только не убивай, бери, что хочешь, только не убивай! – но я выстрелил». (Пояснение: он был членом клуба ДОСААФ и регулярно тренировался там в стрельбе, поэтому был знаком с этой работницей клуба – тем более поражает бездушие и хладнокровие убийцы). А убегавшего сторожа застрелил и посадил на бочку, в таком положении и обнаружили его труп на следующий день.

Мы, похолодев, слушали всё это, продолжая не верить своим ушам. Мы сопоставляли услышанное и того Юльку, которого знали в течение семестра – и на ссельхозработах, и в институте – и у нас переворачивались мозги.

... Приговор суда был краток: высшая мера. Подельник получил большой срок. Юльку вывели милиционеры прямо со сцены зала, в котором проходил процесс, через боковую дверь во двор, там стояла обыкновенная грузовая бортовая машина, открыли задний борт и Юльку в наручниках, как бревно, швырнули в машину. Борт закрыли и... машина с ним и милиционерами ушла в неизвестном направлении. Для него в никуда.

Отца-военкома тут же разжаловали, сняли с работы и уволили. (Юлька убивал украденным пистолетом отца «Вальтер», который отец хранил дома, но, конечно, не только в этом состоял криминал...)

Так что не всё было радужно и гладко даже в те прекрасные молодые годы – и наши, и нашего родного института, в котором мы делали первые шаги в большую, полную будущих головокружительных событий жизнь.  

 

Доктор филологии, профессор,

первый декан филфака ППИ 

Роберт Гейгер.

Бонн,     Германия      

«МАТЕМАТИКА» КАФЕДРАСЫНЫҢ ҰЛАҒАТТЫ ҰСТАЗДАРЫ

 

1962 жылдың желтоқсан айында ашылған Павлодар педагогикалық институтының құрамында «Математика және физика» кафедрасы құрылды. Кафедра меңгерушісі Жоламанов Қуандық Досмағамбетұлы болды, ал оның құрамына Шаяхметов Тасболат Қасенұлы, Мұқанов Ғафур Мұқанұлы, Солтан Евгений Евгеньевич, Кириллов В.В. енді.

1964 жылы кафедра «Математика» (Жоламанов Қ.Д.) және «Физика» (Кириллов В.В.) кафедраларына бөлінді. 1965 жылы «Математика» кафедрасы негізінде «Алгебра, геометрия және МОӘ» (Жоламанов Қ.Д.) және «Математикалық талдау» (Даткаев А.М.) кафедралары ашылды. 1973 жылы «Алгебра, геометрия және МОӘ» кафедрасы «Алгебра және МОӘ» және «Геометрия» кафедраларына бөлінді.

Математикалық кафедраларда Шаяхметов Т.Қ., Мұқанов Ғ.М., Солтан Е.Е., Зикрин О.З., Даткаев А.М., Шаталина М.И., Саукенов Р.Х., Бессчетнова А.И., Кушкова К.Е., Хайруллина Н.Ж., Здор В.К., Тучинский Л.А., Аяшинов М.М., Базарбекова Л.Г., Кадькалов В.Г., Сматов Т.С., Дуйсекулов Е.Д., Касенов Ш.К., Бокаева Р.С., Машрапов Н.К., Кадькалова Т.И., Дроботун Б.Н., Найманов Б.А., Беркуцкий В.Я., Павлюк И.И., Конурбаев Т.Т., Ганелин Д.Г., Ваккер Л.Н., Манукянц Л.Г., Уалиева, Цвейман Н.П., Ивко М.Н., Мүбараков А.М. жұмыс істеді.

«Математика» мамандығының оқу жоспарындағы негізгі үш пәнге сәйкес келетін 3 кафедра жұмыс істеді: «Алгебра» (Кадькалов В.Г.), геометрия (Солтан Е.Е.) және математикалық талдау (Аяшинов М.М.). Кафедра меңгерушісі бір конкурстық уақытқа (5 жыл) тағайындалып, әр 5 жыл сайын кафедра меңгерушісі ауысып отырылды. Аталған кафедраларды Дроботун Борис Николаевич, Павлюк Иван Иванович (факультет түлегі), Абдыкалыков Арслан Дайкенұлы (факультет түлегі), Панова Т.И., Кадькалова Тамара Ивановна, Беркуцкий Вениамин Яковлевич (факультет түлегі), Мұқанов Ғафур Мұқанұлы, Машрапов Нариман Құдайбергенұлы басқарды. Кафедра оқытушыларының көбі жетекшілік жұмыс мектебінен өтті.

1997 жылы С.Торайғыров атындағы Павлодар мемлекеттік университетіне қосылғаннан кейін арнайы математикалық пәндер кафедрасы «Математика және информатика» атауына өзгерді, оны Мүбараков Ақан Мұқашұлы (факультет түлегі) басқарды.

2003 жылы «Алгебра, геометрия және МОӘ» (п.ғ.д. Мүбараков А.М.) және «Математикалық талдау және информатика» (ф.-м.ғ.к. Ильясов М.Н.) кафедралары құрылды. 2004 жылдың 1 сәуірінде қайта ашылған Павлодар мемлекеттік педагогикалық институтында «Алгебра, геометрия және МОӘ» және «Математикалық талдау және информатика» кафедралары болды. Оларды п.ғ.к. Кадькалов В.Г. және ф.-м.ғ.к. Машрапов Н.Қ. басқарды.

2004 жылдың 1 қыркүйегінен бастап математикалық пәндер бойынша 2 кафедра құрылды: «Алгебра, геометрия және МОӘ» және «Математикалық талдау». Кафедра меңгерушілері ф.-м.ғ.к. Ахметов Ғ.Б. және ф.-м.ғ.к. Ильясов М.Н. болды.

Кафедраларда жұмыс тәжірибелері мол, жоғары санатты, өнегелі ұстаздар еңбек етті: профессорлар ф.-м.ғ.к. Шаяхметов Т.Қ., п.ғ.к. Кадькалов В.Г., ф.-м.ғ.к. Машрапов Н.Қ, п.ғ.к. Кадькалова Т.И., п.ғ.к. Найманов Б.А., п.ғ.д. Мүбараков А.М., ф.-м.ғ.к. Ахметов Ғ.Б., ф.-м.ғ.к. Ильясов М.Н., ф.-м.ғ.д. Исмоилов Д., ЖАК доценті Солтан Е.Е., доцент Хайруллина Н.Ж., п.ғ.к. Алпысов А.Қ., п.ғ.к. Тұяқов Е.А. және т.б.

2006 жылы «Алгебра, геометрия және МОӘ» және «Математикалық талдау» кафедралары біріктіріліп, «Математика» кафедрасы құрылды. Кафедра меңгерушісі - п.ғ.к., ПМПИ доценті Тұяқов Есенкелді Алыбайұлы (факультет түлегі). Кафедрада 14 оқытушы жұмыс істейді. Аға оқытушылар мен оқытушылар факультет түлектері болып табылады. Кафедраның ғылыми дәрежесі - 44%.

Кафедра профессорлары Павлодар мемлекеттік педагогикалық институтының алғашқы күндерінен бастап осы күнге дейін (40 жылдан астам) қажырлы еңбек етіп, ұстаздық еңбек майданына қызу араласып, шәкірттеріне сапалы білім мен саналы тәрбие беріп келе жатқан ұлағатты ұстаздарымыз. Олар қадырлы еңбектерінің арқасында халқына сыйлы, Қазақстан Республикасы Білім беру ісінің үздіктері, еңбек ардагерлері болып табылады, сонымен қатар СССР медальдарымен және Қазақстан Республикасы Білім беру министрлігінің белгілерімен марапатталған. Олардың кейбіріне тоқталайық:

Шаяхметов Тасболат Қасенұлы, 1962 жылдан бастап «Математика және физика» кафедрасында оқытушы болып жұмыс істеген. 1967ж. Новосибирь мемлекеттік университетінің кеңесінде кандидаттық диссертациясын қорғап, Павлодар педагогикалық институтында проректор, кейін 1977 жылдан бастап 20 жыл ректорлық қызметін атқарды. 2004 жылы қайта ашылған Павлодар мемлекеттік педагогикалық институтында 2008 жылға дейін ректордың кеңесшісі болып жаңа институт еңбек етті.

 

 

Солтан Евгений Евгеньевич, 1963 жылдан бастап осы күнге дейін Павлодар мемлекеттік педагогикалық институтында еңбек етіп келеді. 1969-1972 жылдары Красноярск қаласында СССР ғылым академиясының Л.В. Киренский атындағы физика институтында «Функциялар теориясы және функционалды анализ» мамандығы бойынша күндізгі бөлімде аспирантурада оқыды. Аспирантураны бітіргеннен кейін әр жылдары институтта кафедра меңгерушісі, кейін дайындық бөлімінің меңгерушісі, сырттай оқу факультетінің деканы, физика-математика факультетінің деканы қызметтерін атқарды. Москвадағы В.И. Ленин атындағы мемлекеттік педагогикалық институтының геометрия кафедрасында төрт рет және М.В. Ломоносов атындағы мемлекеттік университетінде бір рет білім жетілдіру курстарын бітірген. 1994 жылдың 6 сәуіріндегі Жоғары аттестациялық комиссиясының шешімімен педагогика мамандығының доценті ғылыми атағына ие болды. 2003 жылы С.Торайғыров атындағы ПМУ Ғылыми кеңесімен кафедра профессоры атағына иеленді. Қазіргі уақытта ПМПИ «Математика» кафедрасының профессоры, «Геометрия», «Аналитикалық геометрия және сызықтық алгебра», «Дифференциалдық геометрия және топология» пәндері және «Геометрияның қосымша сұрақтарының» арнайы курстары бойынша жоғары деңгейде дәрістер оқып, семинарлар өткізуде. Көпжылдық ерен және адал ниетті еңбегі, қоғамдық жұмыстарға белсенді қатысқаны, жоғары өндірістік жетістіктері үшін «Қазақ ССР халыққа білім беру ісінің үздігі» белгісімен (1977ж.), СССР Білім беру министрлігінің құрметті грамотасымен (1983ж.), Қазақ ССР Жоғары Кеңесі Президиумының құрметті грамотасымен (1987ж.), «Еңбек ардагері» медалімен (1985ж.), «Облыс алдында сіңірген еңбегі үшін» белгісімен (2002ж.) марапатталған.

Хайруллина Нағима Жолдасбайқызы, 1964 жылдан бастап осы күнге дейін Павлодар мемлекеттік педагогикалық институтында еңбек етіп келеді. 1974ж., 1980ж., 1985 жылда-ры Томск университетінің геометрия кафедрасы бойынша білім жетілдіру курстарын бітірген. Сол жылдары Томск университетінің геометрия кафедрасында ф.-м.ғ.д., профессор Р.Н. Щербаковтың жетекшілігімен «Жоғарғы гиперболалық өлшемді кеңістіктердің дифференциалдық геометриясы» тақырыбы бойынша ғылыми ізденуші болды. 1981-1984 жылдары Қазақстан мемлекеттік университетінің математика бөлімінде аспирантурада оқып, Павлодар педагогикалық институтында әр жылдары ассистент, кейін аға оқытушы болып қызмет атқарды. Қазіргі уақытта ПМПИ «Математика» кафедрасының доценті, «Геометрия», «Аналитикалық геометрия және сызықтық алгебра», «Дифференциалдық геометрия және топология» пәндері және «Геометрияның қосымша сұрақтарының» арнайы курстары бойынша теориялық және ғылыми-әдістемелік деңгейде дәрістер оқып, семинарлар өткізіп келеді. Институт қабырғасында көп жылғы еңбек ету барысында институт ректораты атынан алғыс хаттар мен мақтау грамоталармен және «Еңбек ардагері» медалімен (1983ж.), Қазақ ССР Білім беру министрлігінің құрметті грамотасымен (1992ж.) марапатталған.

Кадькалов Валерий Григорьевич, 1966 жылдан бастап 2008 жылға дейін Павлодар мемлекеттік педагогикалық институтында еңбек етті. 1987ж. СССР педагогикалық ғылымдар Академиясындағы «Оқытудың мазмұны мен әдістері» ғылыми-зерттеу институтының кеңесінде кандидаттық диссертациясын қорғап, Павлодар педагогикалық институтында әр жылдары ассистент, аға оқытушы, кафедра меңгерушісі, кейін оқу-тәрбиелік жөніндегі проректоры, ғылыми жұмыс және халықаралық қатынастар жөніндегі проректоры қызметтерін атқарды. 1993 жылы Жоғары аттестациялық комиссиясының шешімімен математика доценті ғылыми атағына ие болды. 2004 жылы қайта ашылған Павлодар мемлекеттік педагогикалық институтында «Алгебра, геометрия және МОӘ» кафедрасының меңгерушісі, кейін 2008 жылға дейін кафедра профессоры болып жұмыс істеді. «Алгебра және сандар теориясы», «Сызықтық алгебра және аналитикалық геометрия», «Математикалық логика және дискреттік математика» пәндері және «Алгебраның қосымша сұрақтарының» арнайы курстары бойынша жоғары деңгейде дәрістер оқып, семинарлар өткізді. Көпжылдық ерен және адал ниетті еңбегі, қоғамдық жұмыстарға белсенді қатысқаны, жоғары өндірістік жетістіктері үшін Қазақ ССР Жоғары Кеңесі Президиумының құрметті грамотасымен (1980ж.), «Еңбек ардагері» медалімен (1983ж.), «Қазақстан Республикасы Білім беру ісінің үздігі» белгісімен (1992ж.), «Облыс алдында сіңірген еңбегі үшін» белгісімен (2002ж.) марапатталған.

Машрапов Нариман Құдайбергенұлы, 1967 жылдан бастап осы күнге дейін Павлодар мемлекеттік педагогикалық институтында еңбек етіп келеді. 1971-1974 жылдары Қазақ ССР ғылым Академиясының математика және механика институтының аспирантурасында оқып, сол институттың арнаулы кеңесінде 1986 жылдың сәуір айында 01.01.02 «Дифференциалдық теңдеулер және математикалық физика» мамандығы бойынша кандидаттық диссертациясын қорғады. Павлодар педагогикалық институтында әр жылдары оқытушы, аға оқытушы, доцент, кафедра меңгерушісі қызметтерін атқарды. Қазіргі уақытта ПМПИ «Математика» кафедрасының профессоры, «Дифференциалдық теңдеулер», «Математикалық физика теңдеулері», «Математикалық физика әдістері» пәндері және «Анализдің қосымша сұрақтарының» арнайы курстары бойынша жоғары деңгейде дәрістер оқып, семинарлар өткізіп келеді. Көпжылдық ерен және адал еңбегі, оқу және ғылыми-зерттеу жұмыстарының жетістіктері үшін институт ректораты атынан алғыс хаттар мен мақтау грамоталармен, «Еңбек ардагері» медалімен (1987ж.), «Облыс алдында сіңірген еңбегі үшін» белгісімен (2002ж.), «Қазақстан Республикасы Білім беру ісінің құрметті қызметкері» белгісімен (2007ж.) марапатталған.

Кадькалова Тамара Ивановна, 1969 жылдан бастап осы күнге дейін Павлодар мемлекеттік педагогикалық институтында еңбек етіп келеді. 1972-1975 жылдары СССР педагогикалық ғылымдар Академиясындағы «Оқытудың мазмұны мен әдістері» ғылыми-зерттеу институтында аспирантурада оқыды. 1980 жылы СССР педагогикалық ғылымдар Академиясындағы «Оқытудың мазмұны мен әдістері» ғылыми-зерттеу институтының кеңесінде кандидаттық диссертациясын қорғап, Павлодар педагогикалық институтында әр жылдары ассистент, аға оқытушы, кафедра меңгерушісі, Ғылыми кеңестің хатшысы қызметтерін атқарды. 1986 жылы СССР Жоғары аттестациялық комиссиясының шешімімен геометрия доценті ғылыми атағына ие болды. 1999-2006 жылдары Павлодардағы Алматылық экономика және статистика академиясының филиалында факультет деканы, ғылыми және әдістемелік жұмыс жөніндегі проректоры қызметтерін атқарды. 2006 жылдың қыркүйек айынан бастап Павлодар мемлекеттік педагогикалық институтында «Математика» кафедрасының профессоры, «Алгебра және сандар теориясы», «Сызықтық алгебра және аналитикалық геометрия» пәндері және «Алгебраның қосымша сұрақтарының» арнайы курстары бойынша теориялық және ғылыми-әдістемелік деңгейде дәрістер оқып, семинарлар өткізіп келеді. Оқу және ғылыми-зерттеу жұмыстарының жетістіктері үшін Қазақ ССР білім беру министрлігінің құрметті грамотасымен (1988ж.), «Еңбек ардагері» медалімен (1989ж.), «Қазақстан Республикасы Білім беру ісінің үздігі» белгісімен (1992ж.), Павлодар облысы әкімінің алғыс хатымен (2005ж.) марапатталған.

Найманов Бахтияр Аспандиярұлы, 1972 жылдан бастап осы күнге дейін Павлодар мемлекеттік педагогикалық институтында еңбек етіп келеді. 1993 жылдың ақпан айында Москва қаласында педагогика ғылымдарының докторы, профессор А.Г.Мордковичтің жетекшілік етуімен кандидаттық диссертациясын қорғап, Павлодар педагогикалық институтында әр жылдары ассистент, аға оқытушы, доцент, физика-математика факультеті деканының орынбасары, кейін факультет деканы қызметтерін атқарды. 2002 жылындағы ҚР Жоғары аттестациялық комиссиясының шешімімен педагогика мамандығының доценті ғылыми атағына ие болды, кейін ПАУ, ПМУ және ПМПИ профессоры академиялық атағы берілді. 2004 жылдың 1 сәуірінен 2007 жылдың 10 шілдесіне дейін Павлодар мемлекеттік педагогикалық институтының сырттай оқыту факультетінің деканы қызметін атқарды. 2007 жылдың 11 шілдесінен бүгінгі күнге дейін физика-математика факультетінің деканы, «Математика» кафедрасының профессоры қызметін атқарып жүр. «Математикалық талдау», «Дифференциалдық теңдеулер» пәндері және «Анализдің қосымша сұрақтарының» арнайы курстары бойынша теориялық және ғылыми-әдістемелік деңгейде дәрістер оқып, семинарлар өткізіп келеді. Білім беру саласындағы ерекше еңбегі, ғылымға және жоғары педагогикалық оқу орнының дамуына қосқан үлкен үлесі үшін «Қазақстан Республикасы Білім беру ісінің үздігі» белгісімен (2000ж.), Павлодар облысы әкімінің Құрмет грамотасымен (2003ж.), «Қазақстан Республикасы Білім беру ісінің құрметті қызметкері» белгісімен (2007ж.) марапатталған.

Біздің «Математика» кафедрасы Павлодар қаласындағы жоғары оқу орындарының ішінен жетекші орын алады. Математиканың барлық курстары бойынша мағыналы оқу және ғылыми кітапханалық қорлары бар және олар әрдайым жаңа әдебиеттермен толықтырылып отырылады. Мамандарды арнайы дайындау мақсатында кафедрада оқу-әдістемелік құралдар, оқулықтар, монографиялар дайындалған. Теориялық білім алумен қатар студенттер педагогикалық, оқу-есептеу тәжірибелерінен өтеді. Тәжірибе барысында әрбір студент өзінің болашақ кәсібімен таныса алады.

Кафедра оқытушылары оқуға түскен студенттермен алғашқы күндерден бастап ғылыми-зерттеу жұмыстарымен шұғылдануда ғылыми жетекшілік етеді. Кафедра профессоры, ф.-м.ғ.к. Ильясов М.Н., аға оқытушы Горшков Б.Н. студенттерді математикалық олимпиадаларға дайындайды. Студенттеріміз Республикалық олимпиадалар мен үздік ғылыми жұмыстары конкурстарының жеңімпаздары болып табылады. 2006 жылы Ақтөбе қаласында өткен Қазақстан Республикасы жоғары оқу орындары студенттерінің арасындағы «Математика» пәнінен Республикалық олимпиадада Павлодар мемлекеттік педагогикалық институтының командасы екінші орын алды. 2009 жылы Түркістан қаласында өткен Қазақстан Республикасы жоғары оқу орындары студенттерінің арасындағы «Математика» пәнінен Республикалық олимпиадада Павлодар мемлекеттік педагогикалық институтының командасы үшінші орынға иеленді.

«Кез келген оқу орны шәкірттерінің санымен емес, даңқымен даңқты» демекші, біздің кафедра өзінің түлектерімен мақтан етеді. Облысымыздың қай мектебін алсақ та, барлық мектептерде біздің түлектеріміз еңбек етеді. Түлектеріміздің ішінен диссертациялар қорғап, жоғары оқу орындарында еңбек етіп жүргендері де аз емес. Олардың бірі: Арынгазин К.Ш. (ПМУ кафедра меңгерушісі), Павлюк И.И. (ПМУ кафедра меңгерушісі), Беркуцкий В.Я., Найманов Б.А. (ПМПИ факультет деканы), Краснослабоцкая Г.В. (Москвада тұрады және жұмыс істейді), Абишева Г.К. (Москвада тұрады және жұмыс істейді), Ивко М.Н., Менейлюк Г.Н., Абдыкалыков А.Д., Мубараков А.М. (ИнЕУ инновациялық технологиялар жөніндегі проректоры), Нургалиева А.К. (ПМПИ кафедра меңгерушісі), Резцова Л.Н., Жумадирова К.К. (ПМУ лицейінің директоры), Тұяқов Е.А. (ПМПИ кафедра меңгерушісі).

«Ұстаз бақыты – дарынды шәкірті!» демекші, шәкірттеріміз Республикамыздың және облысымыздың білім беру жүйелерінде, ғылыми мекемелерінде, басқарма құрылымдарында, математикалық әдістерді және компьютерлерді пайдаланатын әртүрлі жеке меншікті ұйымдарында (қаржылық мекемелер, банктер, кәсіпорындар және мемлекеттік мекемелер) жұмыс істейді. Сонымен қатар еліміздің, облысымыздың билік құрылымындарында жоғары қызметтерде еңбек ететіндері де баршылық:

Нүрпейісов Қ.А. – Президент әкімшілігі жетекшісінің орынбасары,

Рахимжанов Е.М. – Ақсу қаласы әкімінің орынбасары,

Бексеитова Б.М. – Павлодар қаласы білім беру бөлімінің бастығы,

Смагулов К.Т. – Павлодар ауданы білім беру бөлімінің бастығы,

Капенов Б.А. – Павлодар қаласы әкімінің орынбасары,

Буханова Г.Х. – Павлодар облысы білім беру басқармасының бастығы,

Абдыкалыков А.Д. – ф.-м.ғ.к., Павлодар облысы автомобильдік жолдар және транспорт басқармасының бастығы,

Конурбаев Т.Т. – Қазақстан Республикасы Білім беру ісінің үздігі,

Қызылбаев Қ. – Шарбақты ауданы Шегірен орта мектебінің директоры және тағы басқалары.

Біздің түлектеріміз еңбек нарығында үлкен сұраныстарға ие, сондықтан жұмыспен қамтамасыз етуде қиындықтар болмайды. Жыл сайын олар облыстық білім беру департаментінің сұранысы бойынша облыс және қала мектептеріне үлестіріледі. Болашақта оқуларын магистратура және шетелдерде жалғастыруына, халықаралық білім беру бағдарламалары мен конкурстарға қатысуларына болады.

«Математика – ақыл-ойды тәртіпке келтіретін ғылым; ғылымдардың патшасы», сондықтан бұл ғылым барлық мамандықтардың үстінен қарайды.

Құрметті бүгінгі қүннің студенттерімен оқытушылары! Сіздерді, биылғы келе жатқан ПМПИ-дың 55-жылдық мерей тойымен құттықтай отырып, болашақта үлкен жетістіктерге жетуіне өз ниетімді білдіремін.

Ескерлікті жазған ТУЯКОВ ЕСЕНКЕЛЬДЫ АЛЫБАЕВИЧ, п.ғ.к., 2010 жылдары ПМПИ-дағы математика кафедрасының меңгерушісі, бугінгі күнде - Абай ат. КазМПУдағы математиканы оқыту әдістемесі, физика және информатика кафедрасының меңгерушісінің орынбасары, 6D010000 – Білім беру (жаратытылыстану ғылымдары бағыты бойынша) диссертациялық кеңесінің ғылыми хатшысы.

 

 

 

НЕДОПЕТАЯ  ПЕСНЯ

    Нет, так, как любили Эльвиру Николаевну Неверову, не любили никого из преподавателей филологического факультета. Здесь я должен остановиться и вслед за поэтом воскликнуть: "Как бедна у мира мастерская слова!". Действительно, слово "любовь" в русском языке слишком многогранно и вбирает в себя различные оттенки мысли и чувства. Можно любить книгу и суп из бычьих хвостов, Лазурный берег и шерстяные свитера, милую домашнюю собачку и шампанское... И много еще кой-чего. Остается только удивляться, как это люди не придумали особого слова, которое обозначало бы любовь учеников к учителю. А ведь учатся все, учатся долго и иногда даже успешно.
    Особое слово необходимо и для того, чтобы назвать то чувство, которое студенты испытывают к преподавателям. "Уважение", "симпатия", устаревшее "почитание" в этом случае не подходят.    Разные мотивы лежат в основе любви студентов к преподавателям. Одних привлекает ум и эрудиция. Другие восхищаются внешностью. Третьих покоряют доброта и такт педагога.
    Любовь к Эльвире Николаевне была целостной и вбирала в себя все перечисленные достоинства, притом ни одно из них не заслоняло собой другого. Эту любовь нельзя было разложить на отдельные составляющие, и если бы у какого-нибудь студента спросили, за что он любит Эльвиру Николаевну, - то он, пожалуй, затруднился бы с ответом.

Впрочем, все же было нечто такое, что выделяло ее среди коллег, - искренность и эмоциональность. Я бы даже сказал: чувствительность, если бы это слово не было скомпрометировано суровыми, ироничными русскими писателями. Как известно, эмоциональность пробуждает впечатлительность (или наоборот), но как бы там ни было, именно эти качества стали главным ориентиром в ее духовном пространстве. 

Впечатлительность часто ведет к необдуманным поступкам, но, к счастью, рядом с ней вовремя оказался Борис Варфоломеевич Колесников, ставший ее мужем, человек степенный, сдержанный, основательный, - прямая ей противоположность. Крайности, в соответствии с народной мудростью, удачно сошлись. К тому же Борис Варфоломеевич, впоследствии возглавивший кафедру педагогики,  лучше многих других знал секреты воспитания, без учета которых невозможно достичь семейной гармонии. Многие задавались вопросом: как Борису Варфоломеевичу удалось покорить сердце пылкой брюнетки Эльвиры Николаевны. Сама она, несмотря на свойственную ей откровенность, никогда не заводила разговора на эту, казалось бы, овеянную приятными воспоминаниями тему. Недостаток информации приводил к появлению самых невероятных предположений, но наиболее проницательные решались утверждать, что под стоической сдержанностью Бориса Варфоломеевича таится вулкан страстей. Так или иначе, но брак их вполне подходил под категорию счастливого.

Работая в институте, а затем и в школах, я встречал немало преподавателей, которые смертельно устали от своего преподавания. Крепкие профессионалы, они утратили желание учить. Случалось это по разным причинам, но главная состояла в одном: они не находили отклика в душах своих учеников. Жар просветительства постепенно угасал, и лекции и семинары становились скучной, досадной обязанностью: для кого стараться, если из зерен все равно вырастает плевел.

С Эльвирой Николаевной этого не произошло, да и произойти не могло. Она любила литературу самозабвенно, преклонялась перед ней и верила (быть может, наивно), что ее слово, согретое такой неиссякаемой любовью, пробьется и всколыхнет даже самые черствые и ленивые сердца. Никто так личностно не относился к героям произведений, никто так не сопереживал им, как Эльвира Николаевна. Особенно это касалось любовных коллизий. И, слушая ее, казалось, что это не Наталья Ласунская  тайком спешит на свидание с Рудиным, а она сама, и в беседке объясняется в любви с красавцем болгарином не Елена Стахова, а Эльвира Неверова. Лицо ее на глазах у слушателей преображалось, принимало одухотворенное выражение, на щеках появлялся легкий румянец - свидетельство ее искренней взволнованности. А уж когда заходила речь о стихах... Но здесь я лучше передам слово одной из ее благодарных учениц Зинаиде Игнатьевой, преподавателю с многолетним вузовским стажем.

"Больше всего запомнились лекции, посвященные поэзии Некрасова, Тютчева и Фета. Взволнованно, пронзительно-эмоционально она рассказывала о любовной лирике этих поэтов, много читала наизусть. Особенно поразил рассказ об истории создания Денисьевского цикла. Помню звенящую тишину в аудитории, все чувствовали себя приобщенными к чему-то высокому, прекрасному. Передавая музыку стихов Фета, она пела в буквальном смысле этого слова. Пела! Такое не забывается". Пусть это не прозвучит банально, но она не переставала восхищаться умением писателей передать тончайшие движения души, изобразить сложность психических процессов. Она была убеждена, что по трудности исполнения с писательством ничто не может сравниться: это тяжкий, изматывающий, изнурительный душевный труд. Об этом она не раз мне говорила, и такое убеждение прочно связывало ее с духовной традицией русской интеллигенции. "Ну а как же физики с их экспериментами?" - спрашивал я,   стараясь привнести нотку трезвой объективности в наш разговор. Но поколебать ее было невозможно: "Нет, нет, это другое", - отвечала она улыбаясь. 

И литературу она рассматривала не просто как объект изучения, а как такую реальность, где нет ничего случайного, лишнего, где чувства героев обнажены и очищены от всяких примесей. И наслаждением для нее было существование в этой "лучшей" реальности, противостоящей унылой повседневности, существование бок о бок (и наравне) с вымышленными персонажами. Слушая ее, я часто думал: как же органично соединяются в ней эти два мира. 

При такой артистичности и просветительской устремленности естественным для нее стало создание своего рода студенческого театра. Она сумела собрать, объединить и вдохновить на артистические подвиги разных по возрасту, положению, интересам людей, студентов и преподавателей, воплощая не на словах, а на деле тот идеал сотрудничества, о котором без устали трещала передовая советская педагогика. Конечно, это содружество могло состоятся только благодаря личному обаянию Эльвиры Николаевны.
    Апофеозом ее режиссерской деятельности стал Чеховский вечер, состоявший из инсценировок рассказов и сцен из пьес русского классика. Звездный состав исполнителей во главе с деканом факультета Георгием Ивановичем Киршем должен был обеспечить успех представления. 
    Накануне спектакля Эльвира Николаевна заволновалась: "Пойду сегодня просить актовый зал. Могут не дать...". Дело было в том, что за несколько месяцев до этого в актовом зале обрушился потолок. Случилось это на поточной лекции по истории КПСС. Куски штукатурки слегка прибили двух мирно дремавших на заднем ряду студентов. Потолок кое-как залатали, но не было уверенности в его прочности. А посему вышло строжайшее указание ректора: актовый зал закрыть, никого туда не пущать. Как раз в это время ректор по своему обыкновению был болен и надеялся выздороветь к первомайскому празднику, дабы явить себя на демонстрации впереди колонны института, исполненным бодрости, пред очами "трибуножителей".

В его отсутствие делами заправлял проректор З. Он считался прогрессивным руководителем, так как не препятствовал приему на работу евреев (разумеется, в умеренном количестве). Делал же он это не из принципиальных соображений, а из чувства благодарности к своему научному руководителю Цезарю Львовичу Фридману, бессменному проректору по научной работе КазПИ. Вот к этому-то прогрессивному человеку и должна была направиться Эльвира Николаевна. "Может отказать, - грустно размышляла она. - Зал будет полон, начнут аплодировать, и потолок не выдержит..." "Да погодите раньше времени расстраиваться. Может, еще и аплодисментов не будет", - сказал я.

"Да что вы, ну как же не будет, - с мягкой укоризной возразила она, - вы так хорошо играете, и ваша сестра...".    Вопреки ожиданиям, все устроилось наилучшим образом. Выслушав Эльвиру Николаевну, З. неожиданно повеселел. "А во сколько вы начинаете вечер?" - спросил он. "Ну, у нас обширная программа, часа на три, участвуют и преподаватели, и студенты, - волнуясь, объяснила она, - хотели бы начать часов в шесть...". "Очень хорошо! А мы тут гадали, как же в субботу собрать студентов. К нам должен депутат прийти с отчетом, в шесть тридцать. Сначала мы его тут у себя примем, а потом он поднимется в актовый зал и выступит. Вы вечер начинайте, а когда он появится, прерветесь. Он выступит, и вы продолжите свой вечер." Заметив появившееся на лице Эльвиры Николаевны страдальческое выражение, З. решил ее успокоить: "Да он много времени не отнимет, минут двадцать, выступит, отчитается и уйдет", - заверил опытный в таких делах проректор. "Ну как же так? Какой отчет! Это же Чеховский вечер! Не нужно депутата! " - взмолилась она. Тут прогрессивный начальник откинулся на спинку кресла, лицо его расплылось в лукавой улыбке, и он возразил с находчивостью персонажей самого Антона Павловича: " А что, разве Чехов против Советской власти?". 
    Такому аргументу нечего было противопоставить... В том, что сам депутат согласится на предложенный вариант, проректор был более чем уверен. Другой на месте Эльвиры Николаевны только посмеялся бы над забавной историей, только не она. Передавая мне этот разговор, Эльвира Николаевна была искренне огорчена и даже отчасти потрясена тем, с каким беззаботным, веселым простодушием начальники готовы попрать святыни искусства. Волей-неволей пришлось смириться...  А вечер имел оглушительный успех в прямом и переносном смысле этого слова. Зрители, студентки всех курсов, коих сопровождали их верные поклонники, крепкие парни со спортфака, не скупились на аплодисменты. Потолок, слава Богу, не подвел. Представитель же депутатского корпуса убедительно доказал, что уже одним своим появлением может помочь простому народу.

Эльвира Николаевна любила свою кафедру и даже склонна была слегка идеализировать коллег. "Конечно, каждый работает как может, но халтуры у нас нет," - говорила она мне. Невольно и незаметно для себя она создавала на кафедре атмосферу дружеской непринужденности. Иногда приглашала коллег к себе домой. В просторной, скромно обставленной комнате, где не было ничего лишнего, за нехитрым угощением велись неспешные разговоры, где профессиональные темы переплетались с бытовыми. А потом Эльвира Николаевна пела. У нее был звонкий, приятного тембра голос. "Ой, Самара-городок, беспокойная я..."- заводила она свою любимую песенку, и я представлял себе, как в юности она сводила с ума своим пением молодых парней.

Естественным и закономерным было то, что Эльвира Николаевна возглавила кафедру русской и зарубежной литературы, придя на смену уехавшему Юрию Павловичу Андрианову. Ей пришлось вступить в должность заведующего в трудное для кафедры время. Уже не было Наума Григорьевича Шафера - он пребывал, как говорится, в местах не столь отдаленных; тяжело болел Вениамин Семенович Махлин. На кафедре появлялись и снова бесследно исчезали новые люди. Некоторым из них нужно было пересидеть года два-три в Павлодаре, чтобы получить целевое место в аспирантуру. Кафедра не могла стать для них родной, и это огорчало Эльвиру Николаевну.

Как руководитель она чувствовала личную ответственность за судьбы коллег. Один из ряда вон выходящий случай красноречиво свидетельствует об этом.     С некоторых пор на кафедре появился преподаватель З. Это был еще не старый, лет за сорок мужчина, с испитым, морщинистым, как-то преждевременно постаревшим лицом, худой и нескладный. Вскоре выяснилось, что он имеет молодую жену, дородную красавицу, словно сошедшую с полотен Кустодиева. Что заставило ее вступить в брак с тщедушным, ничем не примечательным З.? Но любовь, как всем давно известно, зла... Да и не наше это было дело.
    И вот однажды, уже в конце рабочего дня, когда на кафедре оставались только Эльвира Николаевна и я, раздался телефонный звонок. Эльвира Николаевна взяла трубку. "Спасите меня! Жена упекла в сумасшедший дом! Помогите!" - прозвучал в трубке голос З. Эльвира Николаевна пришла в чрезвычайное волнение. "Надо ехать! Немедленно!" - и стала торопливо собираться. "Куда ехать? В психиатрическую лечебницу?  Там никого уже из докторов нет, да и встречу с ними нужно назначать заранее. Давайте отложим назавтра!" - пытался я урезонить ее. Мои уговоры, однако, не действовали. Пришлось сопровождать ее в эту обитель скорби. Как ни странно, Эльвира Николаевна откуда-то знала дорогу и вела меня за собой. Ворота лечебного учреждения были почему-то распахнуты настежь, словно ожидалось прибытие многочисленных посетителей. Ни привратника в будке, ни вывесок, удостоверяющих местоположение соответствующего учреждения, - ничего не было видно. Мы прошли через ворота и вышли на широкий, совершенно пустынный двор вокруг которого громоздились одноэтажные постройки барачного типа. Все двери, сколько мы ни пытались дергать за ручки, были намертво закрыты, окна плотно занавешены. Вдруг на дальнем конце двора показалась человеческая фигура, закутанная в длинный бесформленный халат, очень смахивающий на одеяние Плюшкина.

«Скажите, пожалуйста..." - обратилась было к ней Эльвира Николаевна. Но, не дослушав ее, живописная фигура испуганно дернула головой и исчезла в неизвестном направлении. "Чего же вы хотели? Сумасшедший дом!.." - неуклюже пошутил я. Но нам повезло. Тяжелая, серая штора на одном из окон заколебалась, потом сдвинулась в сторону, и за стеклом показалось знакомое мне лицо доктора Т.: он был книголюб, и мы иногда встречались с ним в книжном магазине. Я стал знаками просить, чтобы нас впустили. Доктор в ответ согласно кивнул, и вскоре со скрежетом и скрипом отворилась дверь. На пороге застыл доктор Т. В правой руке он держал длинный тяжелый ключ-крючок, очень похожий на те, что были у проводников в поездах. Доктор смерил нас суровым взглядом и молча, кивком головы пригласил пройти внутрь помещения. Он провел нас в маленький кабинет, где напротив друг друга стояли два письменных стола. За одним из них сидел рыжеватый, с большими залысинами мужчина, лет тридцати пяти, и что-то быстро писал. Доктор Т., все так же молча, указал нам на стулья. Эльвира Николаевна представилась, а затем представила и меня. Услышав мою фамилию, рыжеватый привскочил на стуле и воскликнул: "Как, как, говорите, ваша фамилия? Шейнин? Так мы же с вами родственники! Вы Шейнин, а я Шейн! Это же одно и то же!" - радостно возвестил он. - Я-то сам из Львова. А у вас во Львове есть родственники?". "Насколько я знаю, нет и никогда не было", - ответил я и про себя подумал: сумасшедший дом... "Ну, конечно, родственники, - словно не слыша меня, не унимался рыжий, как жалко, что мы с вами раньше не были знакомы! А теперь я через две недели уезжаю, возвращаюсь во Львов. Ах, как жалко! - сокрушался он.
    Терпеливо дождавшись, когда уляжется возбуждение коллеги, доктор Т. наконец заговорил: "Ттак что же вы ххотите?". Он заметно заикался. Эльвира Николаевна объяснила причину нашего появления. "А ккак это он ссумел вам ппозвонить?" - спросил доктор, устремив на нас настороженный недоверчивый взгляд. И, выдержав длинную паузу, вновь повторил свой вопрос: "Ттак что же вы ххотите?".  "Мы бы хотели узнать, что с ним, каково его состояние..." - сказала Эльвира Николаевна. Оказалось, что З. страдает припадками ревности, среди ночи будит жену, требует, чтобы она призналась по-хорошему, где прячет любовника: под кроватью или в шкафу. "Ну, пприступ мы у него сснимем, - заверил доктор. - А ккак он рработает?". "Лекции читает неплохо, но студенты говорят, что часто среди лекции замолкает, как будто о чем-то напряженно думает. А потом продолжает с того места, где остановился", - объяснила Эльвира Нилолаевна. (Неужели у милейшей нашей заведующей есть свои осведомители, подумал я. Интересно кто). Доктор Т. переглянулся с коллегой, тот сокрушенно покачал головой. В кабинете нависло неприятное молчание. Наконец доктор Т. подвел итог: "А это ссерьезнее, ччем мы ддумали...". Рыжий за своим столом согласно закивал головой.

"Вот это мы помогли! Спасли называется!" - пронеслось у меня в голове. "А можно ли вылечить от ревности?" - вдруг спросила Эльвира Николаевна. Мне показалось, что в ее вопросе проскользнуло что-то личное. "Ннет, ннельзя! - отрезал доктор. - Ппериодически ббудет пповторяться. Пподлечим - и снова мможет рабботать". 

Надо ли говорить, с каким настроением вышли мы от врачевателей душ. Было ясно, что преподавателя с таким диагнозом в институте оставлять не станут... Тем не менее, на следующий день Эльвира Николаевна отправилась к З. домой, познакомилась с его женой, поговорила с ней по душам и попросила ее простить и поддержать мужа.

А потом случилось то, что и должно было случиться: преподавателя З. уволили, и сообщить ему об этом пришлось Эльвире Николаевне. Помню ее после этого тяжелого для нее разговора. Она была в слезах, мучительно переживая невозможность помочь обиженному судьбой человеку.
    Однажды один остроумный студент сочинил о преподавателях филфака шутливое стихотворение. Об Эльвире Николаевне там было сказано так: "Мы знали, что Неверова не верит, покуда досконально не проверит". Это о том, как она принимала экзамены. Но дело было не совсем так. Проверять-то она проверяла, но при этом могла войти в положение какой-нибудь слабо подготовленной студентки, если та ей в этом откровенно признавалась и если замешаны были причины личного характера, сводящиеся, как правило, к любовным потрясениям. В этом случае жертва любовной страсти получала от Эльвиры Николаевны искупление грехов в виде снисхождения и вожделенной тройки. Об этом ходили по факультету целые легенды. Ну, а как же иначе могла поступить автор диссертации о любовных повестях Тургенева!
    Доброта и снисходительность, однако, иногда приводили к курьезам и огорчениям. Студентка Р., особа с заметными странностями в поведении, готовила дипломную работу под руководством Эльвиры Николаевны. Дело не спорилось, срок защиты надвигался с неумолимой быстротой, и для ускорения процесса научный руководитель, сжалившись над незадачливой дипломницей, предоставила в ее временное пользование уже упомянутую ранее диссертацию. Защита прошла успешно, гора, наконец, скатилась с плеч Эльвиры Николаевны, и об этой истории можно было бы забыть, да не тут-то было...
    Окрыленная своими научными достижениями, Р. решила поступать в аспирантуру. Явившись на кафедру, она попросила Эльвиру Николаевну написать отзыв-рекомендацию на  свою дипломную работу, которую намеревалась представить в виде необходимого для поступления реферата. События принимали неожиданный оборот. Одно дело защита студенческой дипломной работы и совсем другое - поступление в аспирантуру. Р. было деликатно указано, что никаких открытий она не свершила и, более того, прибегла к беззастенчивому списыванию целых страниц диссертации, по-видимому, не имея понятия о плагиате. Р. деликатность не оценила, сочла себя оскорбленной и со слезами на глазах удалилась восвояси. 

Однако спустя некоторое время нарисовался папаша бывшей студентки, высокий представительный мужчина пенсионного возраста, в прошлом ответственный работник торговой сети Павлодара. Он был полон решимости отстоять права дочери. "Если работа представляет собой сплошной плагиат, то почему же ее оценили на "отлично"?" - негодовал бывший торговец. Его аргументация, признаться, не была лишена оснований, но понимания он не добился. А посему направил свои стопы в вышестоящие инстанции, то бишь в ректорат и партком. И вскоре была назначена комиссия для разрешения непредвиденного и нелепого спора. Несколько дней, насколько помню, Светлана Филипповна Нуркенова, слепя глаза, сличала в текстах диссертации и дипломной работы чуть ли не каждую строку. В итоге Р. была уличена в плагиате окончательно и бесповоротно.

Последние годы жизни Эльвиры  Николаевны были омрачены событиями, связанными с появлением на кафедре доцента М., избранного по конкурсу на должность заведующего (срок заведования Эльвиры Николаевны к тому времени уже истек). Человек кичливый, амбициозный, любивший поклонение и лесть в свой адрес, М. немедля приступил к последовательному разрушению той дружеской рабочей атмосферы, которая формировалась на протяжении долгих лет. Попирались традиции - доцент из Ровно хотел переиначить все на свой лад. Грубый, бестактный, на каждом заседании кафедры М. демонстрировал высокопарное пустословие самовлюбленного болтуна. Он, по-видимому, полагал, что позерство и пустозвонство обеспечат ему положение безусловного лидера, к чему он стремился всей душой. Но, чтобы стать таковым, нужно обладать моральным авторитетом. Однако ни как лектор, ни как исследователь М. себя никак не проявил; к тому же в нем угадывалась нравственная нечистоплотность (что впоследствии подтвердилось).  Равнодушно смотреть на все это Эльвира Николаевна не могла. Совесть не позволяла ей безропотно подчиниться напыщенному ничтожеству. Вокруг нее сплотились все здоровые силы кафедры. Но где им было бороться с опытным интриганом, по всей видимости прошедшим огни, и воды, и медные трубы! А ректорат... Ректорат в своей неизъяснимой мудрости взял в этом конфликте сторону заведующего. Его, дескать, нарочно провоцируют, намеренно выводят из себя. Да тут бы и ангел не выдержал, заявил с присущей ему экспрессивностью проректор, ненадолго оставивший свой кабинет ради того, чтобы подавить разросшуюся кафедральную смуту. Мы поняли, что исход заседания был заранее предрешен, что все давно оговорено и согласовано, и оставалось только гадать, за какие такие заслуги и доблести доцент М. снискал милость богов-олимпийцев из ректората. Как нам было горько от сознания своего бессилия, от откровенного равнодушия начальников, которым не было дела ни до кафедры, ни до преподавателей, ни до того, кто и как учит студентов. "Наплевать, им на все наплевать!" - эта мысль металась в голове, терзала сердце, не давала покоя. А мы, наивные, глупые чудаки, еще на что-то надеялись, ожидали справедливости!
    ...Будучи на сельхозработах, я жестоко простудился и вскоре попал в больницу с тяжелейшей плевропневмонией. И вот лежу на больничной койке, с высокой температурой, пот с меня градом, читать не могу - нет сил... Вдруг дверь палаты тихонько приоткрывается, и я вижу улыбающееся лицо Эльвиры Николаевны. Она пришла навестить меня. Принесла с собой специально испеченные для этого случая пирожки. Они и сейчас у меня перед глазами: маленькие, аккуратненькие, один в один, с румяной корочкой. "Вот, возьмите, вы ведь любите печеное, я знаю...". Мы немного поговорили. "Я тоже неважно себя чувствую, - сказала она,- отчитаю курс - и придется лечь в больницу".. А потом, видя, что я еще очень слаб, стала прощаться. Улыбнулась своей милой, доброй улыбкой, вышла из палаты и тихонько прикрыла за собой дверь. Больше я ее не увидел...

Глядя на эту цветущую, жизнерадостную женщину, невозможно было подумать, что она серьезно больна. А она страдала болезнью почек, и тот, кто хотя бы однажды испытал, что такое почечные колики, понимает, каково приходилось Эльвире Николаевне.    Я наконец относительно поправился и приступил к работе. Она же в это время лежала в больнице. Говорили, что она чувствует себя неплохо и даже спускается вниз, в вестибюль, к навещающим ее друзьям и знакомым.

...Хорошо помню этот день. Был конец зимы. Пасмурным, сырым утром моя сестра вдвоем с подругой отправилась проведать Эльвиру Николаевну. Кроме традиционных фруктов, коробки конфет, захватили с собой и распустившиеся вербочки. Подошли к регистратуре, попросили вызвать Неверову. Подождите, сказали им. Ожидание почему-то затягивалось. Может быть, ее уже выписали? Снова подошли к регистратуре, и тут увидели, что спустившаяся откуда-то с верхнего этажа медсестра вычеркивает фамилию Эльвиры Николаевны из висевшего на стене списка больных. Безотчетное, смутное беспокойство охватило посетительниц: "Сколько же можно ждать, объясните же наконец, что происходит?"- взволнованно обратились они  к медсестре в регистратуре. "Неверова умерла... Только что..." - сказала медсестра.

В это невозможно было поверить! Все, что происходило потом, проплывало перед их глазами картинами страшного сна. Появились какие-то женщины в больничных халатах. Это были соседки по палате. В руках одной из них был узелок с вещами Эльвиры Николаевны - сами же женщины его и собрали. "А вы кто такие? Родственники?" - спросила медсестра. "Нет, мы бывшие ее студенты!" - и сквозь слезы, перебивая друг друга, стали рассказывать, каким замечательным человеком была Эльвира Николаевна, как все ее любили... "А можете сообщить ее родственникам, а то мы не можем дозвониться", - попросила медсестра. Плакали и женщины из палаты, потрясенные этой внезапной смертью. Еще каких-нибудь полчаса назад она пела в палате, рассказывали они, а потом вышла в коридор, сделала несколько шагов и упала замертво...
    Сестра с подругой протянули рыдающим женщинам фрукты и конфеты. Те почему-то стеснялись брать дорогие гостинцы. "Ну, пожалуйста, просим вас, возьмите, помяните нашего учителя!..". А потом в слезах поехали в институт - вестники беды... 

 ...Похоронили ее рядом с Вениамином Семеновичем Махлиным. Лежат они совсем близко друг от друга на старом павлодарском кладбище, друзья, коллеги, так много сделавшие для становления и развития филологического факультета, так рано ушедшие из жизни... 

    Удивительно, как судьба иногда умеет поставить символическую точку в конце человеческой жизни. Пела перед смертью... А что пела? Может быть, "Самара-городок" или "Утро туманное, утро седое" на стихи Тургенева...
    Кто-то когда-то придумал и пустил по миру успокоительную ложь: незаменимых людей нет! Заменить Эльвиру Николаевну было некому, и невозможно было себе представить, что новые поколения студентов-филологов уже никогда не услышат ее чарующего, вдохновенного голоса...
    Судьба, увы, не знает пощады. Эльвире Николаевне Неверовой не суждено было допеть до конца песню своей жизни. Но хочется верить, что песню эту подхватили и допели за нее благодарные ученики.

Михаил Шейнин, Мельбурн, Австралия.

Валентина Ивановна Тюрина

 

Пединститут в моей жизни

 

Я приходила работать в институт дважды. Мой первый приход был в 1979 году, в ноябре, и в ноябре же мой уход в 1982 году, ровно через три года. Второй мой приход в институт пришёлся на десятилетие с 1989 по 1999 годы.

Надо сказать, что я, в общем-то, не мечтала работать в институте, так как очень любила школу и постоянно решала проблемы, которые не были освещены в педагогической печати, но требовали умения преподавать русский язык как науку, а литературу как искусство слова. В то время всеобуч требовал обучить грамотному письму всех учащихся, а в литературе - понимать художественный текст и писать сочинения. Поэтому приходилось искать подходы, формы организации учебного процесса, изучать психологию, чтобы заинтересовать детей, раскрыть их возможности и способности в усвоении правил письма, в развитии творческого мышления.

Так, задолго до появления понятия «алгоритм» мне понадобилось изобрести так называемые «Этапы мышления», которые обучали бы учащихся быстро применять правила грамотного письма в соответствии с индивидуальными психологическими особенностями каждого ребенка. А для запоминания слов, не требующих алгоритма, я применяла элементы суггестии (внушения) по методике болгарского психотерапевта. Такая методика давала хороший результат, хотя работать приходилось с совсем не подготовленными в начальных классах детьми.

В то время, да и сейчас, фактически не учитывались в учебном процессе разные типы мышления, разные способности, разные темпераменты, то есть психологические особенности не только детей, но и самих учителей, ибо учитель, преподающий науку, и учитель, преподающий искусство, обладают разными свойствами высшей нервной деятельности. У учителя русского языка должно быть ведущим левое полушарие, а у учителя литературы – правое. Эта специфика не учитывается нигде.

Кстати сказать, правое полушарие совершенно не развивается в школе, и потому методика преподавания литературы больше является учебником преподавания истории литературы. А методики, которая развивала бы образное мышление, до сих пор не создано. Без образного мышления читатель не может полноценно воспринимать картины, созданные автором произведения. Это не значит, что науки литературоведение и история литературы не нужны. Они необходимы как ключи к пониманию композиции художественного текста, пространственно-временных связей и т.п. Но это лишь вспомогательные средства, помогающие увидеть созданный писателем художественный мир и понять авторскую позицию, понять авторское потрясение, которое вызвало создание этой «второй реальности», а также способствующие появлению отклика в душе читателя, причем отклика у каждого своего, потому что читатель тоже индивидуально неповторим.

Методики преподавания литературы как искусства слова нет вообще в природе у человечества. В 70-е – 90-е годы были напечатаны искания многих передовых, творчески работающих преподавателей, но принцип системности в преподавании не просматривался.

Фактически созданию такой системы и была посвящена вся моя профессиональная жизнь, заключающаяся в преподавании как русского языка, так и литературы. И в конце концов выстроилась система фронтальных, групповых, индивидуальных заданий, которая каждого обучающегося приводила к положительному результату - как в повышении грамотности, так и в воспитании любви к чтению и анализу прочитанного.

1976 год. К этому времени я уже лет пять читала лекции преподавателям русского языка и литературы при ИУУ, куда меня пригласили работать в качестве завуча, хотя и кабинетом русского языка и литературы никто не занимался. И я попросила для себя руководство этим участком, отказавшись от руководящей административной деятельности.

За три года работы в ИУУ мы сдружились с преподавателями филологического факультета пединститута (деканом тогда был Кирш Георгий Иванович). Его я хорошо знала как директора 1-ой школы-интерната. Кроме того, мы с ним часто были, как методисты, в общих командировках в Алма-Ате, Целинограде.

Кафедру русского языка возглавляла Кузьменко Сталина Андреевна, человек государственного ума, удивительного таланта общения с любой аудиторией. Она обладала глубокими знаниями, особенно в лингвистике, и тонким эстетическим чутьем. Кафедрой литературы заведовала Неверова Эльвира Николаевна. Это был человек, обладающий огромными знаниями литературы. Она литератор от Бога, ученый-литературовед и художник в одном лице. Она умела зажигать других своей влюбленностью в литературу, творчески помогать и преподавателям, и студентам, щедро делиться знаниями и при этом оставаться хорошим товарищем и другом для своих подчиненных. Она поддерживала любую инициативу коллег в работе со студентами. Позже, когда я сама стала членом кафедры, у нас было много литературных вечеров, спектаклей, выставок, посвященных творчеству поэтов, композиторов, художников.

Я очень часто приглашала многих преподавателей читать лекции на курсах учителей русского языка и литературы: Кирша Г.И., Кузьменко С.А., Неверову Э.Н., Носову Г.И., Мокрышеву Т.Д., Махлина В.С., Мухина В.В., Нуркенову С.Ф., Шейнина М.З. и других.

Мы вместе разрабатывали интереснейшие олимпиады по русскому языку и литературе; выезжали вместе к молодым учителям в школы по распределению и оказывали им и профессиональную помощь и помощь в устройстве быта; приглашали к себе на консультации в ИУУ.

Мне очень нравилась эта работа, мои лекции были обобщением собственного опыта и очень востребованы, особенно по преподаванию литературы, по организации литературного кабинета, по системе школьного изучения литературных тем, по подготовке к сочинениям разного типа, по конструированию рабочей программы по литературе для старших классов (с позиции принципа преемственности и перспективности с 1 по 10 классы). Очень востребованными были мои материалы по формированию образного видения мира, за что я в 1973 году была награждена на III-их Всесоюзных педагогических чтениях званием Лауреата.

И хотя «случайностей» не бывает, но для меня мой приход в институт был несколько неожиданным.

В 1979 году, в сентябре месяце, мы с Эльвирой Николаевной поехали в Баянаул к молодым специалистам, посетили уроки литературы в школах № 1, № 2, я была сильно разочарована уроками тех учителей, которые дважды прошли через мои курсы. Уроки начинающих не расстроили меня, так как у них впереди были консультации, методические советы, практическая помощь. Мой анализ посещенных уроков очень понравился Эльвире Николаевне. И она сказала, что я очень нужна в вузе, потому что учить давать хорошие уроки надо именно в вузе, а не во время работы в школе.

Кирш Г.И. в это время защищал диссертацию в Москве, и часы по преподаванию методики литературы были свободны в течение длительного времени.

Я согласилась оставить такую интересную для меня и нужную для учителей работу, а в институте дали мне выразительное чтение и методику преподавания литературы.

Г.И.Кирш был замечательным организатором учебного процесса, прекрасным деканом, преданным другом, понимающим руководителем, но ту методику, которую он преподавал, студенты не воспринимали, считая ее практически бесполезной. Переломить отношение студентов к методике преподавания литературы в первый этап моей работы в пединституте мне не удалось еще и потому, что собственная технология обучения еще не сложилась.

Поэтому я решила вернуться в школу, чтобы создать новый учебник по методике преподавания литературы как искусства слова, т.е. закончить свой труд с позиции вузовских требований.

Здесь были и личные мотивы – надо было сдавать часть диссертации с обзором литературы по теме: «Развитие образного мышления». Такой литературы в Павлодаре не было, а денег на поездку в Москву тоже не хватало (росла и требовала материальных расходов семья).

В ноябре 1982 года я ушла в школу №6 преподавателем литературы в старших классах. Возвращение в школу через 6 лет показало, что я потеряла форму учителя, несмотря на то, что со школой я как бы и не расставалась, Это выражалось в том, что моя нервная система, если даже все хорошо, постоянно находилась на взводе, и в каждый момент требовалась немедленная реакция на изменение ситуации. Поэтому первое время я думала даже, что не восстановлю форму учителя.

Через месяц мне дали классное руководство в очень трудном 6 «В» классе, от которого отказались четыре классных руководителя и все учителя русского языка и литературы. Так оказалось, что кроме 9-х – 10-х классов, появился еще и 6-ой, требующий постоянного внимания и дополнительной работы.

Ученики 9-10 классов практически не читали текстов литературных произведений, т.к. все предыдущие годы они изучали литературу только по учебнику, и адания были связаны с воспроизведением речи учителя или текста учебника. Чтобы подготовить учащихся к экзаменам в 10-м классе за полгода, надо было заставить их прочитать тексты, делать закладки и писать сочинения, которые представляли бы собой не компиляцию чужих выражений и фраз, а собственное мнение о прочитанном и осмысленном самим учеником. Конечно, это был очень слабый выпуск.

С 9-ми классами получилось лучше, потому что большая часть учащихся начала читать и выполнять задания, связанные прежде всего с текстом произведения.

Но как же повезло, что мне дали 6-ой класс, а на следующий год – всю параллель, когда развитие читательских интересов уже было естественным основанием для работы с текстами. В это же время с моими мальчиками-шестиклассниками мы создали литературный кабинет (родители помогли материалами), и как бы сам собой возник театр, который, во-первых, показал старшеклассникам, как работать с текстом, чтобы воссоздать картину, нарисованную автором и, во-вторых, применять эти умения на уроках литературы. К театру потянулись очень многие дети, вне зависимости от возраста и личных интересов, согласные на любую работу. Вскоре наш театр стал фактически центром притяжения, своеобразным юношеским клубом. А после спектакля «Как закалялась сталь» было организовано в школе корчагинское движение. Это были годы 1984 – 1989, когда откровенные высказывания были возможны только на кухне, и то желательно шепотом. В зале «Корчагинской Славы», куда приглашались выдающиеся люди города, оказалось, что детям очень хотелось делать доброе, помогать престарелым, инвалидам, высказывать свои мнения, реализовывать себя в делах. Создавались разновозрастные отряды, клуб «Что? Где? Когда?», разновозрастной театр. Радовались, когда старшие помогали младшим, завязывалась дружба. Мой бывший 6-ой класс в 9-10-ых классах уже руководил внеклассной работой в школе, поэтому неудивительно, что половина воспитанников поступили в педагогические вузы.

Однако, педколлектив в основе своей корчагинское движение не принял, т.к. дети не всех учителей принимали в корчагинцы, и такая разносторонняя деятельность тяготила большинство классных руководителей да и саму школьную администрацию.

В 1986 году о нашем корчагинском движении стало известно в партийных организациях города. В школе появилась комиссия с интересной инспекцией: члены комиссии зашли сразу не к директору школы, а разошлись по всей школе и разговаривали с первыми попавшимися учащимися разных классов и разных параллелей и с учителями.

Вопрос был один: «Что вы знаете о корчагинском движении?» И удивлялись, что учащиеся от первого до десятого класса начинали подробно рассказывать не только о корчагинском движении, но и о своем личном участии в нем, более того, они говорили, что им нравится, что не нравится. Это вызвало у членов комиссии шок, и они потребовали собрать весь коллектив, где с удивлением отметили, что учителя говорили об этом довольно равнодушно, а вот дети – вдохновенно, личностно, с гордостью за свою школу.

В 1987 году я выпустила свои классы. Затем умер мой муж, и два последующих учебных года корчагинское движение постепенно угасало: уже не было того вдохновения, радости, хотя съездили в Шепетовку, посещали клуб вдохновения, ставили спектакли, создавали новые экспозиции в зале «Корчагинской Славы», проводили экскурсии.

Я не стала ждать наметившегося конца и вернулась в пединститут на кафедру литературы. Это была уже другая кафедра. А я пришла с конкретной задачей: написать учебник по методике преподавания литературы как искусства слова. Не собираясь делать диссертацию, что-то кому-то доказывать, я просто хотела, чтобы мои студенты шли на педпрактику, а позже на работу в школу знающими, вполне сформировавшимися учителями литературы.

Кафедрой литературы руководила Линчевская Светлана Николаевна. А деканом была избранная студентами Наталья Васильевна Логунова.

Многое изменилось и в составе кафедры, но главное – изменилось отношение друг к другу (в первый мой приход на кафедру так называемый психологический климат не создавал комфортных условий для творческой работы). Костяк кафедры остался прежним: Кирш Г.И., Мухин В.В., Нуркенова С.Ф. К нам вернулся Н.Г. Шафер, приехали из разных городов Союза: Блескун Л.В., Борисова В.В., Шаулов С.М.

После смерти Эльвиры Николаевны (это была очень большая потеря для кафедры) подросла новая смена. Стали преподавателями наши бывшие выпускники: закончившие аспирантуру Богданова (Игнатьева) З.Ф., Иост О.А. и ещё только готовящиеся к ней Шалыгина О.В., Саенко А.С., Гаюн В.Н. Хорошо вписывался в коллектив кафедры и мастер технических средств филологического факультета Руденко В.Е.

Но главное, что не стало сплетен, интриг, подковёрных игр, и, оказалось, что кафедра русской и зарубежной литературы – это семья, в которой сосуществуют три поколения людей, как бы дедов – отцов – детей, каждое из которых имело свой собственный сложный характер, но это не мешало быть доброжелательными, искренними. Мы помогали друг другу и вместе переживали потери.

Светлана Николаевна Линчевская и Наталья Васильевна Логунова были интеллигентны, талантливы, трудолюбивы, всегда искренни и доброжелательны. Светлана Николаевна распределяла нагрузку так, что ни у кого не возникало обид и претензий, а когда приходилось делать то, что не входило в обязанности преподавателя, настолько корректно, извиняясь, просила выполнить это, что никаких отказов и недовольства не следовало.

Когда закончился выборный срок Линчевской, мы все хотели, чтобы она осталась на второй срок руководителем кафедры. Но Светлана Николаевна сказала нам: «Вы же не знаете, сколько раз и как, и кто меня унижал за работу, которую я была не обязана делать. И второго такого срока я просто не выдержу». И тогда кафедра наша развалилась. Нас стали то объединять, то разделять с другими кафедрами, но наши человеческие отношения сохранились, а самым главным для меня лично была победа над равнодушием студентов к методике преподавания литературы, даже у заочников, которые не работали в школе.

Помню, я попросилась в школу № 34 на практику, а половина группы были заочники, не работающие в школе. И учителя очень не хотели, чтобы уроки давали они, боялись, что не справятся. А в конце практики на педсовете все учителя восхищались уроками литературы не только студентов стационара, но и заочников, и очень сожалели, что они не работают в школе.

Это время было для меня самым лучшим, потому что я счастлива была в работе. Практически все студенты, в том числе заочники, разрабатывали такие планы и давали такие уроки, что ими восхищались и дети, и их учителя.

Раньше, когда я приходила на курс знакомиться с новыми студентами, это был всегда холодный прием, равнодушные лица даже у тех, с которыми встречались ранее. Всем, казалось, было известно, какая это скука – методика литературы; и зачем она нужна? Ведь даже один из методистов так и выразился: «Если студент теорию литературы знает, он урок проведет». Главное – ЧТО, а КАК – это неважно. Моя работа поставила задачу разбить этот стереотип: мои студенты (не все, конечно) стремились к урокам открытий. Но этих новаторов иногда, уже в бытность их самостоятельными учителями, начинали так давить и прихлопывать, что отбивали всякое желание искать новое, потому что «идти в ногу! Быть как все!» оказывалось легче и востребованнее.

В 1997 году бывший индустриальный институт поглощал пединститут и не взял меня на работу (потом, правда, предложили вернуться). Вернувшись на 2 года, я завершила свой главный труд – учебник «Методика преподавания литературы как искусства слова». В 1999 году ушла на пенсию, проработав 30 лет в школе, 3 года в ИУУ, 13 лет в пединституте. Все награды у меня из школы, я – учитель – методист, имею медаль к 100-летию В.И.Ленина, медаль имени Алтынсарина, Знак «Отличник Народного Образования», Лауреат III-их Всесоюзных педчтений, имею 48 дипломов и грамот.

Из воспоминаний Валентины Ивановны Тюриной – старшего преподавателя кафедры русской и зарубежной литературы Павлодарского педагогического института.

 

 

«ЕСЛИ КТО-ТО НАЗОВЕТ МЕНЯ УЧИТЕЛЕМ – ЗНАЧИТ, ЖИЗНЬ ПРОЖИТА НЕ ЗРЯ!»

 

(НЕКОТОРЫЕ РАЗМЫШЛЕНИЯ ОДНОГО ИЗ ТЫСЯЧИ ВЫПУСКНИКОВ ПАВЛОДАРСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО ПЕДАГОГИЧЕСКОГО ИНСТИТУТА)

Юбилей вуза – это так волнительно и ответственно. Это подведение итогов за полвека, это и новые задачи, стоящие на следующие годы…

Я, Жумабекова Рысты Маговьяновна, одна из тысяч выпускников родного пединститута. Когда училась, не понимала, что учусь в одной из лучших кузниц педагогических кадров в стране. По истечении времени, особенно сейчас, понимаю, что такой высококвалифицированной подготовки, как в нашем ВУЗе, пожалуй, можно посчитать по пальцам. Я имею в виду, как педагогические ВУЗы, так и ВУЗы других профессиональных направлений. И это заслуга профессуры, которая трудилась и трудится сейчас.

Пройденный мною путь педагога был непрост. Начинала я старшей пионервожатой в Коминтерновской средней школе. Директором школы была Лебедь Любовь Евгеньевна. В нашей школе работали выпускники из ВУЗов Киева, Москвы, Ленинграда. Это была очень высокая профессиональная планка, которой мы местные кадры ничуть не уступали. Важно сказать о том, что это была прекрасная школа обмена знаниями, опытом, культурой, причем, взаимная. Любовь Евгеньевна, как директор школы, очень много внимания уделяла наставничеству. Почему-то меня она особо опекала, в хорошем смысле. Многому научила меня, но и требовала от меня больше, чем с кого-либо. Потом, после, когда уже я сама стала директором школы, узнала, почему мой первый наставник – Лебедь Любовь Евгеньевна так трепетно вместе с тем требовательно относилась ко мне. Она была потомком тех переселенцев из Украины и Средней полосы России, которые прибыли  в наши степи в самом начале 20 века (1906-1910гг.)

Мой прадед Жумабек в те годы возглавлял волость (был волостным), куда прибыли переселенцы. И, как мне рассказывали потомки и очевидцы тех событий Омельченко, Мулявко и др., именно мой прадед помог переселенцам, выделив им кров, наделив их землями. Каждой семье была выделена лошадь, коровы и прочая живность. Местные жители делились хлебом и солью с людьми, пришедшими не по своей воле в наши степи. Сейчас действия моей первой наставницы Лебедь Любовь Евгеньевны, могли бы посчитать протекцией, но это была для меня большая школа, которая до сих пор является ориентиром во многих моих действиях. Светлая память о Любовь Евгеньевне останется во мне навсегда.

После в моей жизни было очень много встреч с интересными людьми, у которых я училась, но школа, пройденная в самом начале жизненного пути остается навсегда. Это я поняла сейчас, будучи уже зрелым человеком.

В феврале 1999 года, я была депутатом Мажилиса Парламента РК, мне предложили должность Председателя Комитета среднего общего и профессионального образования МОНа РК. Это были непростые годы. Начало становления Независимого Казахстана. Перед нами стояла задача полной компьютеризации школ страны. Не прошло и 20-и лет, а насколько далеко шагнула компьютерная грамотность в Республике!

В первые годы, помню, не хватало специалистов, учителя на марше учились и познавали новую технику. Много было интересных, а порой даже курьезных моментов, связанных с компьютерами. Да, что теперь об этом вспоминать… Слава и хвала нашему учительству, которое не уступает мировым стандартам! Слава педагогическим вузам, в том числе и нашему Павлодарскому государственному педагогическому институту, который в чем-то даже опережает многие моменты в подготовке конкурентоспособных специалистов для школ страны.

Я горжусь, когда в Астане вижу, как хорошо приглашают на работу в столичные школы выпускников нашего вуза. Это очень высокая оценка труда тех, кто их готовит, наших педагогов-ученых.

В ноябре 2001 года меня назначили заместителем Акима Павлодарской области по социальным вопросам. И я вновь встретилась с еще одним моим наставником и учителем – Шаяхметовым Тасболатом Касеновичем, который бессменно возглавлял наш Павлодарский педагогический институт 19 лет.

Интеллигент в высоком смысле этого слова, высокоинтеллектуальный человек, он давал такие важные советы, при этом не навязчиво, а умело и вовремя, что помогало мне в разрешении многих проблемных моментов не только в сфере образования, но и в общении с людьми, в разрешении многих социальных, и если хотите, идеологических проблем нашей области. Да, это были яркие личности! Я счастлива, что могу назвать их высоким словом – Учитель. Мой Учитель!!! И если, хоть один человек назовет меня своим Учителем – значит жизнь моя прожита не зря!

Все годы Независимости нашей страны сфера образования претерпевает реформирование. И это нормально, потому что время динамично. Все быстро меняется, и еще вчера нам нужно сделать то, о чем нам говорят сегодня. Перед нашим родным институтом стоят задачи по подготовке супер современного педагога для школ, где учатся школьники 21 века, требующего еще с пеленок обладать навыками, знаниями, умениями необходимыми для нормального функционирования в жизни. Это сложно.

По сути, учитель новой формации – это многофункциональный, с высоким интеллектом супер специалист. В чем заключается многофункциональность? Место узкой специализации по профилю, уступает специализации по направлениям естественно-математического цикла, общественно-гуманитарного цикла. То есть учитель должен быть высококвалифицированным специалистом по целому циклу предметов. Это не просто, но возможно. Переход на 12-летку предусматривает именно эту задачу.

Интеллект – это само собой разумеющаяся задача. Учитель должен находиться в постоянном процессе пополнения собственных знаний. Учиться, учиться, учиться!!! Научить еще со школьной скамьи, а потом в ВУЗе будущего учителя самостоятельной добыче и пополнению собственных знаний. Все условия для этого есть. Остается научить добывать знания постоянно. Супер специалист!

Это человек, который обладает способностью быть на одной волне с учеником. Быть мобильным, хорошо ориентироваться во всех современных трендах. Быть здоровым, спортивным, хорошо двигаться, танцевать, с хорошей речью и дикцией, хорошо ориентироваться во всех событиях, происходящих в стране и мире. Быть хорошим, интересным собеседником. Уметь сопереживать, обладать хорошими навыками психолога. Вот таков портрет современного выпускника нашего педагогического института, а завтра – учителя в школе.

Таковы мои размышления перед юбилеем родного педагогического института. Пожелание одно: вы все, кто сегодня работают в Павлодарском педагогическом институте Учителя учителей, которые формируют будущее нашей страны. Это так ответственно!!!

Успехов всему институту на этом сложном поприще! Впереди новые горизонты. Пусть все у вас получится! Чистого горизонта вам, мои дорогие коллеги, ясных, четких задач и их решения!!!

С уважением выпускница Павлодарского педагогического института 1978 года кандидат педагогических наук Р.М.Жумабекова